Внутри сосуда. История о скрытых возможностях мозга и чудесах нейропластичности
Шрифт:
– Роман Викторович, – к нему обратился самый старший из докторов. – Вашим лечащим врачом будет Анна Сергеевна. Вот она. – И он указал на довольно приятной наружности женщину среднего возраста, которая только что докладывала про него. – После обхода она подойдет к вам, и вы сможете пообщаться и задать все интересующие вас вопросы.
«Очень интересно, – отметил про себя Роман, – значит, вот этот самый старший, уже грузный мужик – заведующий отделением реанимации… Везде аппараты, ужасно яркий и холодный свет от ламп и безумно воняет. С детства не люблю этот запах. Когда мне было семь лет, мать потащила меня к стоматологу: что-то там надо было удалить. В советские времена какая была анестезия? „Не орать! Не орать, говорю, а то хуже будет!“ Сквозь сопли и слезы я впитывал царящий в кабинете запах, рывками, с каждым
Группа врачей потеряла интерес к Роману и перешла к его соседу слева. Уже другой доктор стал докладывать о состоянии пациента. Они решали, стоит ли его переводить в палату или еще надо подержать. Решили подержать. И так они обошли всех больных. Студенты тем временем разбрелись по всему отделению и рассматривали инструменты и аппараты. Поток мыслей Романа прервала подошедшая врач:
– Роман Викторович, меня зовут Анна Сергеевна, и я буду, как вы уже поняли, вашим лечащим доктором. Расскажите, как вы себя сейчас чувствуете? Что-то вас беспокоит?
– Конечно, беспокоит. Черт возьми, я здоровый мужик, а лежу здесь, как кусок мяса! Объясните мне, что происходит, в конце концов? – Роман не хотел быть невежливым, но ее спокойствие и дежурная улыбка за секунду привели его в бешенство. Как так… он же здоровый, умный, вполне успешный мужчина среднего возраста, а перед ним стоит какая-то пигалица, гораздо моложе его, между прочим, и выясняет, беспокоит ли что-то его.
– Давайте не будем ругаться, – совершенно спокойно произнесла она, – у вас был инсульт – острое нарушение кровоснабжения головного мозга. Это когда одна из артерий, большая или маленькая, закрывается сгустком крови и участок мозга перестает получать кислород, и, если срочно не предпринять никаких действий, часть мозга погибает. Наши руки и ноги и вообще все части тела имеют проекцию в голове из нервных клеток. Где мозг умер – там работать не будет. Но важно понимать, – тут она сделала паузу, – и в этом наша общая задача – наш мозг настолько уникален и обладает такими возможностями для компенсации, что даже большая площадь гибели мозговых клеток не означает приговор. Давайте с вами договоримся: вас скоро переведут в палату, мы там с вами встретимся и более подробно обсудим лечение. Сейчас для вас основная задача – это отдых. И никакой паники. Да, в первое время довольно сложно примириться с мыслью, что рука и нога не работают. Но нам с вами необходимо думать о реабилитации, надо готовиться к обширной работе.
Роман не нашел что ответить, поэтому просто закрыл глаза и погрузился в свои мысли. Он отметил, что все это время неосознанно продолжал трогать неработающую ногу. «Как же так?.. Как не паниковать? Да тут даже самый хладнокровный, даже безразличный или просто железный человек не сможет спокойно лежать и ждать, что все восстановится. А если нет?.. Если не восстановится? Кому вообще я тогда буду нужен? Ни работы, ни денег, даже гвоздь в доме не смогу забить… Как же так? Вот так и лежать? Ждать, что тебя перевернет с одного бока на другой жена или дочь? О боже! Нет, об этом даже на секунду задуматься тяжело, нет, невыносимо. И как дальше быть? Нога как чужая, совсем не моя, ничего не чувствую, такая прохладная». Из раздумий его вывел чей-то острый высокий голос:
– Так, поднимайся давай, будем перекладываться на каталку: в отделение поедешь.
Роман открыл глаза. На него глядела невысокого роста, затюканная жизнью, примерно пятидесятилетнего возраста тетка в сероватом от частых стирок халате и шлепках, надетых на носки.
«Что так грубо-то?» – подумал Роман, но решил не связываться и спокойно ответил:
– Да как же я поднимусь? У меня только одна рука и одна нога работают.
– А мне все равно. Я не нанималась вас тут таскать целый день за такую зарплату, – проскрипела женщина. – И вообще, давай поднимайся. Ишь какой здоровый, глядишь, и одной-то руки хватит. Давай-давай, помоги мне. – С этими словами она принялась пододвигать каталку к реанимационной койке.
Как ни старался, но поднять свое тело, оперируя только одной рукой и ногой, Роман не мог.
Почему никто не предупреждал, что, оказывается, это так трудно, когда у тебя лишь одна половина тела работает?
В конце концов
– Тебе повезло, – пробурчала злобная тетка, – в коридоре лежать не будешь: ночью четверо переехали на другой этаж.
– Куда переехали? – поинтересовался Роман.
– Этажом ниже: в морг.
В палате было невозможно душно. Апрель только начинал набирать обороты: кое-где лежал грязный снег, иногда солнце пробивалось на несколько часов сквозь пелену пасмурных дней, но в целом за окном было холодно и серо. Температура не поднималась выше пяти – семи градусов, поэтому отопление еще не отключили, и батареи в палате шпарили на полную мощность.
«Какое это, однако, мерзкое ощущение, когда тебя везут на каталке, – подумал Роман, – ощущение беспомощности: ты ничего не контролируешь, даже свое тело, ничего от тебя не зависит, и ты вынужден плыть по течению и в полной мере отдаться во власть происходящего».
Все койки были заняты, кроме одной – у стены рядом с раковиной. С помощью медсестер Романа со второй попытки переложили на койку, прикрыли одеялом и оставили осматриваться.
Он и не заметил, как перед отъездом из реанимации у него вытащили катетер, и теперь он начинал хотеть в туалет. «Господи, ну и вонища! – подумал Роман. – Как же в этом помещении можно дышать?» В палате пахло мочой, нечищеными зубами, потными мужскими немытыми телами и… отчаянием. Роман огляделся: квадратная комната с пятью кроватями – по две у стен и одна в центре, одно большое окно посередине, перед ним стол с наваленными газетами, журналами и остатками печенья. На тумбочках стояли чашки, что-то из еды, кое-где лежали книги. В комнате было лишь трое пациентов. В центре лежал смотрящий в потолок старичок со слегка приоткрытым ртом, из которого исходило шумное, зловонное дыхание. На его тумбочке почти не было вещей. «Наверное, к нему никто не приходит». Напротив Романа располагался среднего возраста мужчина с характерными признаками регулярного употребления алкоголя на лице. Он тоже лежал на спине и, по-видимому, спал. Рядом с ним у окна растянулся молодой парень, лет тридцати, уставившийся отсутствующим взглядом в планшет.
– Здорово, мужики, – произнес Роман, стараясь быть вежливым.
– Здрасте, – буркнул в ответ парень, не отрываясь от планшета.
«Интересно, его-то какая нелегкая могла занести сюда? – стал размышлять Роман. – Ну и место… Воздух глаза режет. Почему ж так воняет? Почему нельзя проветривать там, мыться, что ли? Писать страшно хочется. А как же дойти до туалета? Я ж не то что идти, встать не могу. Нет. Просить утку позорно. Нет. Я мужик, капитан, взрослый человек, и справлять нужду в горшок? Да еще на людях? Ни за что». Чем больше Роман пытался отговорить себя от желания облегчиться, тем больше ему этого хотелось.
– Обедать! – разнеслось по всему отделению.
«О! Да уж, поесть, может, было бы и неплохо, но очень сильно хочется в туалет». – Роман уже и растирал руки, и нажимал на живот, и пытался отвлечься. Ему уже стало все равно, что вокруг были люди. В этот момент в палату вкатили стол на колесиках, заставленный тарелками и баками с едой.
– Обедать будем? – спросила санитарка.
– А что дают? – оторвался от планшета парень.
– Что есть, то и дают, – отрезала она.
«Ну почему нельзя как-то повежливее? Мы что, звери, что ли? Почему должно быть такое жесткое отношение? Чем мы заслужили такие ответы, в таком тоне? Мы ж не виноваты, что у нее как-то не сложилось в жизни, денег нет, наверное, дети выросли, уехали, квартира на окраине города, ездить тяжело, может, еще надо ухаживать за пожилыми родителями. Да, жизнь – тяжелая штука. Но по большей части мы сами выбираем, какой она будет, за исключением, конечно, непреодолимых обстоятельств. Что же на зеркало пенять, коли рожа крива? Если тебе классно было расслабляться в молодости, неохота было ни учиться, ни читать книги, ни образовываться, ни профессию получить, ну, так и злиться надо на себя, на свое неумение и лень, а не на всех вокруг. И не обвинять окружающих – от соседей до президента – в своих неудачах… – Течение мыслей Романа прервал явственный непреодолимый позыв. – Так, если я сейчас не облегчусь, меня разорвет».
Конец ознакомительного фрагмента.