Во имя твое, Восния
Шрифт:
Рут махнул куда-то позади себя. Меня кольнула совесть. Я подождал, чтобы не согласиться слишком быстро.
«Дают то, что нужно, – бери. Только спросить не забудь, чем обязан», – советовал Удо. А уж гувернеры разборчивы в таких делах.
– Ладно. Верну на днях. Ты только представься как следует, чтоб я знал, кому и что должен буду, – я тщательно прятал щенячью радость.
– Короткая у тебя память, я-то больше выпил, да? Запоминай. Зовут меня Рут из семейства А-аг… – он икнул, – Агванг. Имел честь родиться в этой дыре, –
К тупицам и слепцам Воснии я прибавил еще и лжецов, которые не скажут правду даже в подпитии.
– Рад знакомству, – сказал я с таким лицом, будто Рут и был тем, кто избил меня в подворотне. – Агванг – что-то значит на воснийском?
– А хер его знает, – Рут дернул плечами. – Папаша мой помер, так и не признавшись. Он-то сам не из Воснии…
Я молча поднял кружку. Рут по поводу смерти отца явно не тосковал:
– Тогда – за встречу. В каких бы обстоятельствах она ни произошла! – Мы еще выпили, воснийца развезло. – И знаешь чего? Эта твоя история с Вардом… вот ты совсем не всекаешь наши обычаи…
– Отнюдь, – я отвел глаза, – понимаю их слишком хорошо.
До тошноты.
– Тогда что ж ты так подставляешься, – Рут распахнул глаза и сверкнул щербатым зубом, – бессмертный, поди?
Мимо вразвалку прошел солдат Долов, чуть не уронив наш шаткий столик: так сильно его занесло. Не извинился. Двинулся дальше. Я заметил, что при нем нет ни пояса, ни оружия. Потерял, проиграл в карты, заложил, перешел дорогу Варду? Есть ли разница? Проводив воснийца взглядом, я ответил:
– Я отбывал из Стэкхола с надеждой, что за морем хоть что-то иначе, чем у нас.
III. Мечты, мечи и клятвы
«Перина», следующий день.
От боли я ворочался на постели и просыпался трижды. Мне снилось Содружество. Палящее солнце над песчаным берегом, белые кроны в саду, пение соловьев у ограды консулата. Снилось, как матушка вытирала скупую слезу, вспоминая обо мне. Как Зантир Саманья лениво колотил моего брата деревянным мечом и даже не ругался. А если наставник и повышал голос, то уж точно не с таким рвением, которое доставалось мне. Ведь того, кто не подает надежд, нет смысла ругать, верно?
За всем этим следил Буджун Тахари, сложив руки у себя за спиной. Человек без чести и совести, любитель поучать других. Матушка спрашивала его, когда я вернусь и не обижают ли меня в Воснии. Отец хмурился и отвечал одно:
– Отплыл к дикарям? Мог бы повеситься на суку, так быстрее.
Сны – удивительная штука. Продрав глаза, я все никак не мог понять, отчего воспоминания мешаются с вымыслом. Удивляло и другое – наутро болело все тело, кроме головы.
– О-ох, – протянул я, шевельнув ногой под одеялом.
И как я вчера добрался? Я лежал, глядел в потолок и сожалел обо всем.
Если будет совсем тяжело, невыносимо. Если Восния встанет у меня поперек горла, и не будет никаких сил… Я всегда могу вернуться, ведь так?
Покаюсь перед отцом, никогда более не посмею возражать матери и не подам никому пример, как следует жить. Никогда не выберусь из цирка, буду подавать голос, когда скажут. Продамся за еду и редкую похвалу. Состарюсь, вылижу задницу каждому консулу Содружества и буду мечтать, мечтать…
– Лучше уж погибнуть в Воснии, – прошипел я.
Пристань помнила мою клятву. Если уж не держать слово даже перед собой – зачем вообще нужны обещания?
С неохотой поднявшись с кровати, я вышел умыться. Оплатил кадку с горячей водой. Половину часа страдал, оттирая грязь с посиневшей кожи. После того, как старая банщица подала мне полотенце, я попросил у нее зеркало. И долго разглядывал свое тело: синяки, ссадины, ушибы. Ничего не сломали, лицо почти не тронули. Чистая работа.
Отпечатки чужих сапог еще долго будут напоминать мне, кому на самом деле принадлежит Восния.
– Посмотрите как следует, – я собрал мокрые волосы в хвост, поднял их к затылку. – Есть ли еще следы, которых я не вижу?
– Где, молодой господин? – спросила банщица. А сама, пунцовая от ушей до шеи, смотрела в окно.
– На спине.
Она запнулась:
– Н-нет, молодой господин.
– Как же это «нет», когда все болит? – проворчал я.
Подобрав единственный запасной комплект одежды, я пожалел, что не взял с собой больше. Если воснийцам снова придет в голову меня обокрасть, не буду же я ходить нагишом? Сорок шесть золотых иссякнут очень быстро. Я почуял себя в шкуре Удо, постоянно держа счет в голове. Никаких лишних трат.
Приподняв воротник, чтобы синяк на шее и ссадина на челюсти не были так видны, я подколол свой плащ. Подарок Рута я аккуратно свернул и отдал для стирки вместе со своими вещами – от него несло хмелем, потом и сырой землей.
Если в Воснии одни слепцы, лжецы и идиоты, то иных друзей мне и не найти.
Над Кригом висело нагое солнце. Я двигался к башне Восходов – все пытался высмотреть, не притаился ли за желтым диском на небе второй такой же. Загадка происхождения двойного солнца еще долго не даст мне покоя.
«Если я переживу эту дыру, матушка, вам точно придется мною гордиться», – я остановился и вздохнул.
Башня Восходов стояла поперек горизонта, вдали. Я не видел ее основания и не собирался подходить ближе. Убежище Симона и его подпевал смотрелось жалко под ярким светом дня. Размокшее дерево с облупившимся лаком, трухлявые ставни на торце.
– Хранители порядка, – хмыкнул я.
Никто не охранял единственный вход с улицы. Скорее всего, частые гости пробирались внутрь с заднего двора. Я не стал тщательно представлять, что именно заносили и выносили из здания, спрятав от посторонних глаз.