Во имя жизни
Шрифт:
— Я обращаюсь к вам с просьбой, сэр, о небольшой прибавке — всего в пять песо, сэр, — закончил он торопливо и даже жалобно, заметив, как дружелюбие и заинтересованность мистера Рейеса сразу улетучились. Прежде чем заговорить, Рейес внимательно всмотрелся в лицо Сантоса. «А он, оказывается, не такой уж смирный и забитый»,— подумал главный редактор и почувствовал даже нечто вроде восхищения перед этим парнем. Жаль, что корректор обратился к нему с просьбой в такое неподходящее время: Рейес знал, что не может сделать для этого Сантоса решительно ничего.
— Я позволю себе быть с вами абсолютно откровенным, Сантос, — проговорил мистер Рейес. — Ни о каком повышении зарплаты сейчас не может быть и речи. — Сантос раскрыл было рот, чтобы что-то сказать, но мистер Рейес остановил его властным жестом. — Если бы это зависело всецело
Он, как наяву, услышал неторопливую вкрадчивую речь дона Висенте. «Рейес, вы мне нравитесь, — говорил дон Висенте по-испански. — Думаю, вы знаете об этом. И я смею полагать, что я вам тоже нравлюсь. Вы были для меня хорошим работником, и у меня нет оснований предполагать, что я был для вас плохим хозяином. Вы работаете со мной уже двенадцать лет. Начинали с жалованья в семьдесят песо. Сколько вы получаете теперь, вам хорошо известно. И вы все это заслужили. Вы — полезный и нужный человек, мистер Рейес. Вы умеете заставить людей работать как следует. Разумеется, мне необходим такой главный редактор еженедельника. Но...— И дон Висенте сменил свой отеческий тон на властный и безапелляционный: — ...но, если вы начнете причинять мне неприятности, вам придется винить в том, что последует за этим, только самого себя...» — Он больше ничего не добавил, но эта недосказанность сделала его предостережение особенно зловещим.
Разговор происходил год тому назад, когда, увлекшись новыми веяниями в среде местной интеллигенции, Рейес смело встал на сторону своих сотрудников, в очередной раз выступивших с требованием о повышении заработной платы. Вероятно, чтобы пощадить самолюбие Рейеса, старик разрешил ему дать сотрудникам, проработавшим в редакции не менее двух лет, пятипесовую прибавку. Это случилось год тому назад. А мистер Рейес не был столь глуп, чтобы позабыть о том разговоре. В конце концов пятьсот песо — это пятьсот песо, они на дороге не валяются.
— Старик, возможно, и согласится дать прибавку, если я его попрошу об этом, — продолжал мистер Рейес.— Но вы знаете, что тут начнется? Все в редакции станут требовать у меня прибавку. — Он намеренно сделал паузу, чтобы слова его прозвучали весомее. — Сейчас не может быть и речи о том, чтобы направо и налево раздавать прибавки. С тех пор как мы увеличили объем журнала на столько страниц, затраты возросли, а тираж не растет соответственно и не компенсирует этих затрат. Но будет вам известно, именно тираж привлекает к нам рекламные материалы. Нет хорошего тиража — нет и рекламных объявлений. А нет рекламы — нет денег. — Мистер Рейес хлопнул руками по разложенной на столе газете и взглянул на Сантоса с жалостливым сожалением, заметив, что тот совсем пал духом.
«Нет, об этом не может быть и речи», — повторил Рейес про себя. Он не может рисковать своей карьерой, хотя, видит бог, этот корректор заслужил свою прибавку!
— Пока я могу вам сказать одно, — мистер Рейес решил подбодрить уныло молчавшего Сантоса. — Подождите до декабря, и я обещаю вам прибавить десять песо. — Он взглянул на молодого человека, ожидая, что лицо его прояснится. Но этого не произошло, и былое раздражение снова вспыхнуло в душе мистера Рейеса. «Чего он хочет? Уж не думает ли этот сопляк, что главный редактор станет рисковать местом из-за его жалкой прибавки?» Рейес сердито поджал губы. Этот мальчишка, того гляди, выведет его из себя: застыл как статуя. Сидит молчит, словно воды в рот набрал, и смотрит на тебя, будто Христос, обреченный на муки! Главный редактор снова взял газету, откинулся назад на своем вращающемся кресле и уставился в заголовки, чтобы не видеть Сантоса. Он услыхал, как молодой человек поднялся со стула. Что он теперь скажет? — ждал мистер Рейес и решил в случае чего поставить парня на место. Он заявит этому Сантосу, чтобы тот вообще забыл о прибавке и отправлялся домой, если намерен настаивать на своем.
— Я должен прочитать еще несколько гранок из
Не зная, что ответить на это, мистер Рейес молча посмотрел ему вслед. И вдруг его прямо затрясло от ярости, от желания отомстить этому ничтожеству. Он с трудом взял себя в руки и ровным голосом окликнул корректора:
— Кстати, Сантос, — он выждал, когда молодой человек остановится и обернется к нему, — если вас не устраивает ваша зарплата... — он намеренно умолк, а потом продолжал, словно выдавливал по капле яд беспричинной злобы и ненависти, — скажите только слово. Никто не собирается вас здесь удерживать.
Рейес испытал злорадное чувство удовлетворения, увидев, как исказилось лицо Сантоса. Он снова уткнулся в газету: ему не хотелось встречаться взглядом с этим жалким парнем, испуганно уставившимся на него округлившимися глазами.
Сантос медленно возвратился к своему столу. В голове у него все беспорядочно смешалось, тело охватила слабость. Ему казалось, что он весь покрылся потом, но кожа оставалась сухой, воспаленной. Что такое сказал ему мистер Рейес? Сердце все еще бешено колотилось. Увольнение! Потерять работу! Боже милостивый, если он так шутит... Сантос посмотрел на кипу гранок на столе. Нужно спешить. Большие часы на стене над его столом показывали уже четверть седьмого. Нельзя терять ни минуты. Надо быстро внести исправления в гранки и отдать их линотипистам, прежде чем придут печатники.
Однако мысли его блуждали. Никакой прибавки, даже пяти песо. А он еще надеялся на пятнадцать! Вот дурак-то! Но мистер Рейес ведь обещал десять песо в декабре. Это все-таки что-то, разве не так? А где гарантия, что он их получит? И сколько еще ждать до декабря. Впрочем, в конце концов он может сказать Марте, что ему пообещали прибавку в декабре. Бог ты мой, в их положении так много значат эти пять песо! Он только все испортил. Нужно было прежде всего сказать мистеру Рейесу о Марте и о будущем ребенке. Ведь мистер Рейес говорил, что хотел бы дать ему прибавку. Да, он так и сказал. Сантос подумал о других сотрудниках редакции, которые хотели того же, что и он, но именно из-за них он и не получил этой прибавки. Почему бы им не собраться всем вместе, не пойти к мистеру Рейесу и не потребовать у него решения в их пользу? Но им наплевать на Сантоса.
Он для них никто: какой-то корректор. Галерный раб. Он ненавидел их. Ненавидел всех. Грудь его разрывалась от переполнявших ее чувств. Он взглянул на стол главного редактора. Мистер Рейес уже ушел, воспользовавшись, как всегда, боковым выходом из здания, предназначавшимся персонально для дона Висенте. Сантос остался в комнате один.
В горле что-то мешало. Он никак не мог разобрать что: вроде на мокроту не похоже. Он встал и пошел в мужской туалет. По дороге ему пришлось ускорить шаг, — это что-то скопилось там, в горле, и заполнило весь рот. Сантос толкнул вращающуюся дверь туалета, бегом устремился к писсуару и выплюнул туда сгусток крови. До него не сразу дошло происшедшее. Он стоял, наклонившись над писсуаром, прочищал горло, и снова и снова сплевывал кровь. Она была яркой, красной с бледными прожилками слюны. Сантос пустил сильную струю воды и спокойно смотрел, как она смывает кровь. И тут сначала еле слышно, а потом все громче заработали печатные машины, его ушей коснулся привычный шум, здание задрожало от вибрации. Он еще раз сплюнул в писсуар и, глядя на кровавые пятна на желтоватой эмали, вдруг ощутил весь ужас и безнадежность своего положения, всю тщетность своих усилий. Слезы брызнули у него из глаз. О господи, почему это случилось именно с ним? Он уперся ладонями в холодный бетон стены и прислонил к ней свою разгоряченную больную голову. Он молил бога помочь ему выиграть в лотерею. Тогда они с Мартой смогут уехать из этого города. Мысленным взором он видел прохладные зеленые аллеи, мирную и спокойную сельскую жизнь, маленький домик с увитой виноградом крышей где-нибудь на склоне холма. Горькое сожаление и страстное желание терзали его душу. Ну отчего, господи, все это свалилось на них с Мартой? Почему они не могут быть счастливы? Почему ему уготована эта каторжная работа? Почему им с Мартой приходится ютиться в тесной и душной комнатенке?.. Резкий запах мочи и нечистот отрезвил его, в уши ударил пульсирующий звук печатных машин, заработавших на полную мощность. Они словно выстукивали: надо спешить, спешить. Он всхлипнул, но тут же подавил готовые вырваться наружу рыдания. Он должен спешить...