Во имя Жизни
Шрифт:
Иван Зуев
Никогда не любил дорогие роскошные отели, соперничающие друг с другом помпезностью и количеством звёзд. В таких местах меня всё время тянет воспользоваться ходами для персонала, а при встрече с их постояльцами я чувствую себя форменным оборванцем. Ну, не сочетается моя профессия с кричащей роскошью этих мест, что поделать! Вернее, сочетается, но примерно как быт древних гладиаторов с жизнью Императора Рима: кесарь мог надменно наблюдать с трибуны за кровавым представлением, но вонючий окровавленный воин среди мрамора и позолоты его
По этой причине я не любил, когда бои проводились в подобных местах. Владельцев отелей можно понять: солидный приток капитала от посетителей и ставок, неплохая реклама, и всё это совершенно легально под соусом благотворительности и покровительства спорта. Можно было понять и некоторых бойцов, желавших на халяву приобщиться к жизни сливок общества. Но понимать — не значит разделять убеждения. Поначалу приходилось терпеть, а теперь я с некоторым удивлением обнаружил себя на том витке профессиональной карьеры, когда моё мнение имело решающий вес. И некоторые вещи в жизни действительно стали проще.
Эта гостиница полностью отвечала моим вкусам: наконец-то Ирвин, мой агент, окончательно смирился с моими привычками и странностями и оставил свои воспитательные потуги. Чисто, уютно, ненавязчиво и без претензий. Дружелюбный живой персонал, а не вышколенные невидимки, и вид из окна на небольшой уютный скверик. А ещё на крыше имелась симпатичная скрытая от посторонних глаз терраса, где можно было размяться в гордом одиночестве: других желающих подышать свежим воздухом постояльцев в пять утра не нашлось.
Сейчас я стоял в ванной перед зеркалом и сколупывал с физиономии ошмётки пластыря, оценивая степень повреждений собственного фасада. Что россыпи гематом по всему телу превратились в едва заметные чуть желтоватые пятна, я отметил ещё утром, а вот рассечённую бровь проинспектировал только сейчас. И в очередной раз с удовлетворением отметил: доктор Гольдштейн свою работу знает.
— Доброе утро, сладкий, — мою талию обвила изящная женская рука, локоть занавесил, приятно лаская кожу, водопад блестящих медных локонов, а из-за плеча выглянула немного заспанная, но даже в таком виде очень красивая мордашка.
— Доброе, — улыбнулся я ей в отражение. — Я заказал завтрак; не знал, что ты любишь, поэтому взял всего понемногу.
— На завтрак я бы предпочла тебя, — мурлыкнула она, прижимаясь ко мне всем телом.
— Малыш, ну я же весь грязный, противно же, — хмыкнул я, разворачиваясь и, в противоречие собственным словам, с удовольствием заключая красавицу в объятья.
— Ты не грязный, ты потный; это очень возбуждает, — с соблазнительной улыбкой сообщила она.
Я не стал отказываться от приятного продолжения хорошего утра, и в результате мы вышли из ванной несколько позже, чем планировалось изначально. Но причин для спешки не было, а завтрак подали в самоподогревающейся посуде. И это было здорово, потому что хлебать холодный кофе — сомнительное удовольствие.
За завтраком разговаривали о чём-то бессмысленном. В основном, правда,
Удивительно красивая женщина, да. Вспомнить бы ещё, как её зовут!
Выбор красавицей блюд за завтраком заставил задуматься, не то жизнь свела меня с вегетарианткой-сыроедом, не то с цветочной феей, не то с не вполне вменяемым диетиком. Или, может, она просто меня стеснялась? Женщины порой ведут себя очень странно; сколько с ними общаюсь, не перестаю удивляться безграничности фантазии.
Моя собеседница немного поклевала фрукты, запила это соком и тем ограничилась. Мысль о вегетарианстве я, правда, вскоре отбросил: слишком снисходительно она отнеслась к употреблению мной мясных продуктов.
Завтрак был рассчитан на двоих, но я не расстроился отсутствию подмоги и вполне справился с ним самостоятельно. Понятия «лишние калории» мой организм не признаёт, и следить за питанием просто бессмысленно. Он, наверное, и гвозди бы переваривал, если бы они давали нужную энергию.
Я уже перешёл к кофе, когда вдруг дала о себе знать болталка. Изобразив для собеседницы извиняющуюся улыбку, я отвлёкся на вызов. Опознав абонента, не поверил своим глазам, но ответил.
— Кнопка?! — потрясённо уточнил я, разглядывая возникшую передо мной мордашку.
— Привет, Барсик, — рассмеялась она, отвечая мне любопытным взглядом.
Кнопка, — то есть, конечно, Екатерина Азарова, — была младшей сестрой моего друга детства, Кирилла, носившего прозвище Кортик. С Киром и ещё несколькими ребятами мы вместе в детстве увлекались боевыми искусствами, историей… да много чем увлекались. Младшую сестрёнку, которую было не с кем оставить, и с которой у Кортика было четыре года разницы, он всегда таскал с собой. Она была у нас «своим парнем» и «сыном полка», и считалась «редким исключением» — нормальной девчонкой. Вторым исключением была моя Варька, но у неё были свои друзья-приятели, и с нами она общалась не так часто.
В секцию, определившую мою дальнейшую судьбу, в девять лет меня затащил именно Кир. Да и Барсиком, собственно, звали белого голубоглазого кота Азаровых, а это детское прозвище ко мне прилипло с лёгкой руки Кати, за внешнее сходство с домашним любимцем.
А потом мы подросли и потерялись; отца семейства Азаровых, Геннадия Сергеевича, талантливого ботаника-селекционера, пригласили работать куда-то на другой конец Федерации, и вся семья переехала вместе с ним. С нашей последней встречи прошло лет пятнадцать, но Кнопку я всё равно узнал без труда, она почти не изменилась. Те же задорные короткие рыжие хвостики, те же веснушки, тот же курносый нос и лукавые серые глаза.