Во имя жизни

Лисай Анаис

Услышав эти слова, Уильям расплылся в довольной улыбке. Эйлин же покраснела сильнее, сжала руки в кулаки. Беатрис скучающе зевнула.

– Что-то ещё ты нашла? – продолжил Ричард.

– Нет. – Эйлин покачала головой. – Я поспрашиваю сестёр, поищу списки умерших, чтобы доказать свою теорию.

– Тогда мы могли бы наведаться в Академию, – заметила Беатрис.

– Как ты это себе представляешь? – Уильям усмехнулся. – Вы, случайно, в свободное время не вытягиваете сущности? Не прячете тела с настоятельницей Белого Шпиля? Такие вопросы? Может, не будем мелочиться и епископа тоже спросим? Мало ли. – Он нервно рассмеялся.

– Разумеется, я не это имела в виду. – Беатрис скривилась, скрещивая руки. – А ты что бы предложил, Уильям?

–

Отбросить этот бред.

Беатрис и Эйлин одновременно фыркнули, закатывая глаза.

– Нам всё равно придётся навестить Академию, – сказал Ричард. – Хотя бы для того, чтобы узнать, можно ли совершить такое самоубийство.

– Так ты не отрицаешь мою версию? Славно.

– Я ни чью версию не отрицаю, нам нужно собрать факты. Ты с Беатрис сходишь в Академию.

– Лучше мы пойдём по отдельности, – сказала Беатрис. – Одна я скорее что-нибудь выведаю. Мои методы тоньше.

– Хлопать ресницами и расстёгивать пуговицы на рубашке – с натяжкой можно назвать методами. – Уильям усмехнулся.

– Тем не менее это работает.

– Хорошо, – прервал их Ричард, не желая попадать на новый виток бесполезных споров. – Тогда, Эйлин, ты…

– Разузнаю, что происходит в больнице. Поищу, что это мог быть за ритуал… Я буду осторожна.

– Ты не обязана это делать.

– Считай, что я отдаю тебе должок. – Эйлин попыталась мягко улыбнуться, но выражение лица получилось вымученным. – Я справлюсь, а теперь мне нужно вернуться к работе.

Ричард кивнул.

– Чем ты займёшься? – спросил Уильям, когда они вышли из Белого Шпиля.

– Изучу бумаги Лиассера – надо понять, каким боком он связан со стражами.

– Конечно, стражи. – Уильям хмыкнул. – Куда же без них.

– Тогда увидимся в штабе, – подвела черту под разговором Беатрис.

Она махнула им рукой и направилась в сторону Академии. Уильям бросил на Ричарда недовольный взгляд, который кричал о негодовании, но, не проронив больше ни слова, последовал за Беатрис, гордо подняв голову. Ещё не один раз он напомнит Ричарду, что их расследование не имеет никакого основания. С этим он разберётся после.

Глубоко вздохнув и расправив плечи, Ричард пошёл в штаб Алой Розы. Солнце назойливо пробивалось сквозь тучи, пытаясь доказать, что весна уже не за горами, но душа Ричарда не желала расцветать вместе с ней.

***

Штаб Алой Розы, как и её казармы, расположился за крепостными стенами на месте старой фермы, принадлежавшей второй семье Карнахена, после Бишопов, – Дюбуа. В их замке был штаб командования, а хозяйственные постройки и амбары переделали под казармы, которые вмещали в себя тысячу алых: оруженосцев, рыцарей и капитанов, возглавляемых сенешалем Кристианом Лоптом. Это было второе по численности войско в Паении, больше Регардия держала в Менноне, столице королевства. Войско в ней всегда было готово подавить быстро и жёстко любое восстание. Этому они научились в первые годы после войны. Сейчас же Паения пребывала в глубоком сне, не желая и не пытаясь ничего изменить.

Ричард быстро прошёл в восточное крыло штаба и поднялся по винтовой лестнице в башню. Комната служила ему и спальней, и кабинетом. По легендам, здесь барон Дюбуа держал свою строптивую дочь. Эта байка всегда забавляла Ричарда, хоть и в душе он, бывало, ощущал себя как запертая принцесса в клетке из своих воспоминаний. Личную комнату ему выделили пять лет назад, когда он получил звание капитана Алой Розы. До этого он ютился в одном из амбаров в общей казарме, выгрызая себе право на существование. Первые месяцы после убийства королевы он предпочёл навсегда забыть, похоронить за тяжёлой дверью в подвале сознания, запихнуть глубже и никогда не доставать на свет Предвечного. Только боль перед дождём в левом боку под рёбрами, паршиво сросшимися после многочисленных переломов, напоминала, что прошлое реально, а не плод его воспалённого сознания. Тогда он сдружился

с Левроном, который единственный не участвовал в еженощной муштре. Уильям не задавал лишних вопросов, будто знал, где кончаются душевные возможности Ричарда и начинается беспросветная боль. Когда же Ричард стал капитаном, он не превратился в угодливого и подобострастного рыцаря, трясущегося перед каждым его словом и нервничающего из-за любого взгляда. Уильям продолжил упрямо отстаивать свою точку зрения и ставить слова, а иногда и приказы, под сомнение. За это Ричард был ему благодарен.

На письменном столе лежали бумаги и книги Лиассера, на краю стоял злополучный кувшин, принесённый с места преступления. Ричард поставил меч в стойку, отцепил плащ от доспеха и аккуратно повесил рядом. Забота об алом плаще стала неотъемлемой частью новой жизни, такой же, как и вера в Предвечного. Ричард предпочитал не задумываться, как легко он отринул паенское многобожие в угоду служению сладкой мысли, что есть всемилостивый Предвечный, который любит своих детей и прощает им всё, практически всё, что не нарушает строгую доктрину, в отличие от него самого. Невообразимая роскошь.

Ричард уселся за стол, приготовил пергамент, взял первую попавшуюся книгу и стал изучать её, делая записи. Труд был посвящён Аэрии и существам, что обитали в ней. Ничего нового для себя он не узнал. Другая книга – об аптекарском ремесле. Труд оказался подробным и дотошным, манера изложения убаюкивала. Ричард пролистал ещё несколько книг. Не найдя в них ничего интересного, он потянулся к записной книжке. Провёл рукой по кожаной обложке с тиснением пылающего феникса с распростёртыми крыльями. Ричард заворожённо смотрел на символ ордена, в душе что-то защемило и попыталось вырваться, но он подавил это странное чувство. Лучше не находить ему название. Он снова предпочёл не замечать.

Память подбросила непрошеное воспоминание. Ему десять лет, Рэйчел – шесть. Они в Орте. Она прибежала в его комнату, запрыгнула на кровать и стала расспрашивать про орден. Её вопрос: «Почему феникс символ стражей?», поверг его в замешательство. Сам он никогда не задумывался об этом, принимая как данность. Непреложную истину. Рэйчел была неутомима, и они отправились в кабинет отца, чтобы узнать ответ. Он сразу же выгнал их, услышав вопрос, и добавил, что они плохие стражи, раз не могут сами разобраться. За дверью кабинета Рэйчел расплакалась, слова отца обидели её. Ричард пытался утешить, но у него не получалось. К его несказанной радости, в коридоре появилась мама, которая успокоила Рэйчел и ответила им. Она объяснила, что феникс символизирует перерождение, сопровождающее стражей всю их жизнь, начиная с обряда посвящения и продолжая служением во имя жизни. «Каждый раз, когда вам придётся что-то сделать согласно нашему девизу – “во имя жизни”, – вы будете чувствовать, как в вас что-то меняется. Я надеюсь, вы сможете вынести все испытания». Ричард до сих пор помнил её печальный взгляд, с которым она говорила им это. До начала вторжения Регардии в Паению оставалось два года. Тогда он не понял, почему мама была такой печальной, но теперь…

Ричард вскочил со своего места и бросился к матрасу кровати. Быстрыми движениями он нащупал спрятанную подшивку пергаментов. Кодекс. Он здесь. Никто о нём не знает. Никто не узнает. Никогда. Знание, что он там, успокоило неугомонный разум. Он вернулся за стол.

Ричард открыл записную книжку и пролистал её. На страницах выступили чернила, теперь слова можно было прочитать.

В дверь постучали, отвлекая его.

– Не заперто, – сказал он развернувшись.

На пороге комнаты появилась Беатрис, всем своим видом крича, что она не в настроении: в её зелёных глазах пылали молнии, готовые навредить первому встречному. Она тяжело дышала, волосы растрепались, а щёки горели, без того полные губы припухли сильнее, будто она прикусывала их безостановочно долгое время. Она притягивала к себе взгляд, заставляя любоваться собой. Ричард сглотнул, отгоняя наваждение.