Во сне ты горько плакал (избранные рассказы)
Шрифт:
– Скоро, что ль, там? – спросил председатель у жены.
– Сейчас поспеет, – невнятно сказала Марья.
Василий томился. Хозяин не спрашивал, зачем он пришел, а начинать первому о своей просьбе было неловко. Все слова, придуманные им, пока он сидел в ожидании, вдруг пропали, и опять Василий почувствовал, что он совсем болен, что самое главное сейчас – опохмелиться бы и лечь поспать.
– Букатинские поля смотрели, – сказал председатель и оживился, – с корреспондентом с областной газеты. Лен должон хорош быть. Обещал написать
Не поворачиваясь, он нашарил позади себя на подоконнике сложенную газету, оторвал клочок, вытянул вперед правую ногу, достал из кармана махорки и закурил.
– Ну! – притворно удивился Василий и тоже торопливо закурил. – Они напишут! Такое ихнее дело – писать...
– Задымили, – хмуро сказала Марья и, хлопнув дверью, вышла на двор.
– Ты зачем ко мне? Дело какое? – спросил председатель, подмигивая вслед жене и улыбаясь Василию.
Василий подобрал ноги, уселся плотнее и наклонил голову.
– Жена у меня дуже болеет, – начал он. – Хочу я ее в город свезть. Дорогу вот только развезло, машины совсем не ходят. Лошадь бы мне, Данилыч...
– Лошадь? – председатель покряхтел, поскреб голову. – А что, в медпункт не ходила она?
– Была. Только, я так думаю, операцию надо ей.
– Ну ладно! Сегодня уж так, а завтра я скажу, чтоб дали. С утра и поедешь.
– А я то тоже здоровьем плох стал чегой-то... – опять начал Василий, делая грустное лицо. – Да ты зашел бы когда ко мне, а? – перебил он вдруг себя, вспомнив, что такие дела на сухую не делаются. – Брага у меня есть, дочка посылку из города прислала – сахару. Выпили бы, бражка у меня хороша, жена намедни заварила, ничего бражка. Сальцо тоже есть, восемь пудов потянул поросенок... Зашел бы!
– Зайти можно, – сказал председатель, улыбаясь.
– А я, Данилыч, – подхватил обрадованный Василий, – решил совсем, значит, с колхозом распроститься.
– То есть это как же – распроститься? – председатель перестал улыбаться.
– А вот так, – сказал Василий, набираясь решимости и поводя глазами. – Вот так, что нету больше моего желания работать тут. Жена хворает, дочки пишут, зовут... Чего мне здесь! Потом же, давно я собирался... Старый председатель отпускал меня, спроси хоть кого хошь! Пущай другие поработают, а с меня хватит. Я по плотницкой части работу себе всегда у городе найду. А тут что?
– Как что! – председатель оглядел Василия, будто впервые видел. – Ты что, или забыл, об чем на правлении говорили?
– А чего мне правление...
– Погоди, не чегокай! Работы нету! Вот осенью новый телятник будем ставить – это тебе что? Потом клуб перестроить, это тебе не работа? А парники закладывать – не работа?
– Это верно, только пущай другие. И ты меня не держи, все равно уйду, я покуда свои права знаю.
– Знаешь? А что в колхозе людей не хватает – знаешь?
– Это меня не касаемо. Это вы глядите, чтоб у вас никто не бег из колхозу. От хорошего не побегишь! А мне, может, пожить охота, я тебе не старик какой столетний – на печи лежать. А что я с колхоза имею? Культуру я имею? Выпить и то негде.
– Живешь бедно, да? – председатель хищно согнулся и начал желтеть лицом. – На колхозных работах убился?
– Ты на меня не сипи! – сказал Василий и сдвинул брови. – Не глотничай! Ты фост на меня не подымай! Чего есть, своим горбом добыл, с вашего колхозу зимой снегу не выпросишь.
– Так... Люди работай, люди борись, а ты в город?
– У меня вон жена помирает, – у Василия зазвенело в голове, перехватило дух. – В город ее надо везть? Это как?
– Лошадь мы тебе дадим, – председатель встал.
– Не пустишь, значит? – спросил Василий, тоже вставая.
– Деньгами разбогател, видно?
– Денег у меня черт на печку не вскинет, – серьезно подтвердил Василий.
– Известно! – председатель громко задышал. – Мастер на стороне хапать. Вот телятник нам построишь, да клуб, да парники, а там поглядим.
– Телятник? А этого не хоть? – Василий сделал непристойный жест.
Председатель отвернулся к окну.
– Кончен у нас с тобой разговор. Катись! Постановления партии знаешь? Грамотный? Ну вот и все. Вызовем на правление, там поговорим!
– Ладно, – Василий нахлобучил шапку. – Ладно, мать твою... Поглядим! Найдем и на твою шею удавку!
Хлопнув дверью, он вывалился в сени, загромыхал с крыльца. Хлюпая носом от обиды, скрипя прокуренными зубами, он быстро шел по улице, пугая примостившихся возле плетня кур.
– Поговорили, растуды твою... – бормотал он, вытирая вспотевшее лицо. – Ясно, без пол-литра какой разговор!
И всю дорогу он жалел, что пришел к председателю без пол-литра.
3
На другой день, с утра выпив браги, Василий пошел на конный двор и через полчаса вернулся на лошади. Привязав лошадь у крыльца, он вынес со двора сена, навалил и умял на телеге, подумав, кинул немного лошади и пошел в дом. Еще с вечера он решил зарезать барана – в городе был сегодня базарный день, а баран две недели уже как кашлял.
Велев Акулине собираться, он взял длинный и узкий немецкий штык и пошел на двор. Барана, черного, крупного и старого, с белым пятном на шее, он еле вытащил из закутка: тот не шел, упирался и дрожал.
– Чуешь, значит? – бормотал Василий и нехорошо улыбался. Передохнув немного, Василий взялся за теплый витой рог. Баран прозрачными глазами смотрел на открытую дверь.
– Ну, молись богу! – сказал Василий, завалил барана, наступил коленом на мягкий бок и сжал ладонью ему морду. Баран взбрыкнул и вылез из-под колена. Василий, сипло задышав, опять подмял его под себя и отворотил голову назад, натянув горло с белым курчавым пятном. Потом, сжав зубы, примерился и с излишней даже силой резанул по белому пятну.