Во власти черных птиц
Шрифт:
«Перестань так думать, – одернула я себя. – За это они забрали папу. Ты не можешь позволить себе думать, как он».
Я поджала ноги и прислонилась головой к черному маминому саквояжу. Вокзал вокруг меня опустел и погрузился в тишину, прерываемую только воем сирен карет скорой помощи, проезжающих по городским улицам.
Я задремала.
Погрузилась в смутный сон о папе, который готовил суп с ароматом, царящим на консервных заводах Сан-Диего. И вдруг услышала голос тети Эвы, окликнувшей меня по имени. Открыв глаза, я увидела, что ко мне идет невысокий моложавый
Я снова закрыла глаза, и тут кто-то снова произнес:
– Мэри Шелли.
Я оперлась на локоть, пытаясь проснуться. Невысокий мужчина подошел ко мне. Его шаги гулким эхом разнеслись по пустому вокзалу. Над медицинской маской на его лице блестели знакомые мне круглые очки. Из-под фуражки выглядывали короткие светлые волосы.
Я вскочила:
– Тетя Эва?
– Прости, я так опоздала. Меня не отпустили пораньше, как я рассчитывала. – Она остановилась в нескольких метрах от меня и вытерла грязные руки о штаны. – Я не буду тебя обнимать, потому что вся в грязи. К тому же ты ехала в поезде с кучей других людей. Как только доберемся домой, посадим тебя в горячую ванну, чтобы смыть все микробы.
– Почему ты так одета?
– Что? Разве я тебе не говорила, что после смерти Уилфреда я начала работать на верфи?
– Нет. В своих письмах ты не обмолвилась об этом ни словом. Господи помилуй! – Я не выдержала и расхохоталась. – Утонченная тетя Эва строит боевые корабли.
– Не смейся, это хорошая работа. Помогает забыть обо всех бедах. Все мужчины ушли на войну, и нам, женщинам, пришлось занять их места. – Она подхватила мой окованный железом чемодан с такой легкостью, что стало ясно: эти тонкие ручки снабжены мощными бицепсами. – Надеюсь, ты в силах дойти до моего дома. Я избегаю зараженного воздуха в общественном транспорте.
– А на фабрике воздух не зараженный?
– В основном я работаю на улице. А теперь пошли, хватит тут торчать. Бери свою сумку, идем домой.
Я схватила свою черную сумку с сокровищами.
– Мне нравится твоя прическа.
Она проворчала сквозь маску:
– О волосах ни слова. Я подстриглась только потому, что другие девушки сказали, что так лучше для работы. С тех пор как я отрезала волосы, меня не удостоил взглядом ни один мужчина.
Она пошла вперед, и легкость, с которой она несла мой чемодан, говорила об обретенной ею силе.
Я не решилась указать ей на то, что недостаток мужского внимания, вероятнее всего, связан с грязными ботинками и пропотевшей одеждой, а короткие волосы тут ни при чем. Я плелась за ней в своих ботинках, понимая, как странно мы выглядим: две молодые женщины с разницей в возрасте всего в десять лет, чью женственность уничтожила война.
Новобранцы уехали, и на улице перед вокзалом не было ни души, не считая седоволосого мужчины в костюме в тонкую полоску, грузившего свой багаж в салон черного такси. Водитель курил сигарету сквозь дырку в марлевой маске, и запах дыма смешивался с соленым морским воздухом и доносящимися откуда-то ароматами рыбоконсервной фабрики. Над головой безупречной невинной синевой сияло небо.
Тетя Эва повела меня на север.
– Город закрыли, чтобы попытаться воспрепятствовать распространению гриппа. Солдат посадили на карантин раньше, чем всех нас, но сейчас церкви, театры и кинотеатры, бани и танцзалы – все закрыто.
– А школы? – с надеждой спросила я.
– Закрыты.
Мои плечи разочарованно опустились.
– Папа сказал мне, что в Сан-Диего грипп будет слабее благодаря теплой погоде. Это было одной из причин, по которой он хотел, чтобы я сюда приехала, если с ним что-то случится.
– К сожалению, здесь, на юге, он тоже приобрел катастрофические масштабы. – Тетя покосилась на меня. – Наверное, тебе будет скучно, но лучше поскучать, чем умереть. Не забывай постоянно носить маску. Здесь насчет этого очень строго.
– Мне кажется, что хирургическая марля ни от чего не спасает. Единственный результат – это то, что она делает нас всех похожими на инопланетных чудовищ. Мой учитель естествознания, мистер Райт, носил маску и умер точно так же, как и те, кто этого не делал.
Она не ответила, поэтому я брела за ней, обдумывая сказанное. Наши шаги звучали в унисон. Каждые два квартала мы менялись чемоданом и саквояжем. Царящую на улицах тишину нарушало только наше сопение под грузом моих пожитков. Мои нос и подбородок потели под маской. Погода была слишком жаркая для октября.
Пройдя несколько кварталов на север, мы свернули направо на Бич-стрит. У нас за спиной послышался цокот конских копыт, и до меня донеслось такое зловоние, что я с трудом подавила рвотный рефлекс.
– Не смотри, Мэри Шелли. – Тетя Эва вытащила из кармана брюк носовой платок и прижала его к лицу поверх маски. – Смотри себе под ноги.
Но, конечно же, после слов тети Эвы мне захотелось посмотреть на тот ужас, от которого она пыталась меня защитить.
Бросив взгляд через плечо, я увидела повозку, запряженную лошадью, которой управлял изможденный темнокожий мужчина. Его ничего не выражающий взгляд был устремлен на дорогу прямо перед собой. Выгоревший на солнце фургон приближался, и я увидела гору накрытых простынями тел. Пять пар ног – черных, с фиолетовым отливом – свисало с края повозки.
– Я сказала, не смотри! – Тетя Эва сунула мне платок. – Дыши через это.
Не выдержав, я сдернула маску и согнулась над придорожной канавой, избавившись от скудного количества пищи, съеденной мною в поезде.
Тетя Эва уронила чемодан.
– Надень маску. Скорее.
– Мне нужен свежий воздух.
– Из-за этого гриппа свежего воздуха больше нет. Надень маску. Немедленно.
Я снова надела марлю на нос и вдохнула свое собственное кислое дыхание.
После того как повозка проехала, мы замолчали. Мы продолжали по очереди нести чемодан, когда меня перестало тошнить, но из уважения к мертвым старались сдерживать натужное сопение. Издалека снова донесся вой сирены скорой помощи.