Во власти мечты
Шрифт:
— Мэриголд, так скажи то, что я попросил тебя сказать. — Питер был очень спокоен, но потихоньку приближался к ней, и Мэриголд чувствовала, как он напряжен.
— Ладно, раз ты настаиваешь.
Она резко повернулась к Питеру, посмотрела ему в глаза, и слова, которые она хотела произнести, замерли у нее на губах. Секунду они смотрели друг на друга, осознавая, какое влечение испытывают оба. Их сердца бились в унисон, охваченные пылкой страстью. И вдруг этот огонь вырвался наружу.
— О, Питер!
Их губы слились в поцелуе. Он крепко обнял ее, и Мэриголд отдалась во власть нахлынувших на нее чувств. Ей казалось, что она вложила в этот поцелуй всю душу, но вдруг девушка с силой оттолкнула Питера.
— Нет, Питер, нет!
— Ты любишь меня! — ликующе произнес Питер.
— Нет, говорю тебе, нет!
Питер рассмеялся:
— Дорогая, ты не умеешь лгать. И твои губы выдают тебя.
Мэриголд сжалась, словно испуганный ребенок.
— Не заставляй меня влюбляться, Питер! Неужели ты не понимаешь, что это невозможно? Я не могу выйти замуж за тебя! Не могу выйти замуж за человека без средств! Я должна стать богатой, должна получить все, что хочу. Если ты заставишь меня влюбиться сейчас, потом я возненавижу тебя. Отпусти меня, Питер, отпусти!
Питер сначала сидел неподвижно, а затем очень тихо сказал:
— Хорошо, ты свободна.
Мэриголд вздрогнула и закрыла лицо руками.
— Ну зачем ты поцеловал меня?
— Ты маленькая глупая девочка!
В голосе Питера прозвучало сочувствие и понимание. Он снова обнял девушку.
— Я поцеловал тебя, потому что ты этого хотела, потому что ты любишь меня, Мэриголд, как бы ты ни пыталась обмануть и меня, и себя. А я люблю тебя с самого первого момента, как увидел тебя. Я хотел тебя, а потом понял, что и ты хочешь меня.
— Но это невозможно, Питер. Ты должен меня понять. Я не могу полюбить тебя.
— Почему?
— Ты знаешь.
— Только из-за денег?
Мэриголд кивнула:
— Да! Ты не знаешь, что это такое — быть бедной. Я всю жизнь ненавидела бедность. Ненавидела платья, которые приходилось носить, ненавидела пищу, которую приходилось есть. Да, по-своему мы были счастливы, но мне всегда хотелось большего. Я чувствовала себя птицей в клетке. Другие дети могли путешествовать во время каникул, а мы не могли позволить себе этого. У других девочек были красивые платья, собственный пони, праздники, — тысяча разных вещей, о которых мы могли только мечтать. А теперь я стала взрослой, и у меня появилась надежда, хоть и маленькая, встретить состоятельного человека, который даст все, чего мне так хочется.
— И ты считаешь, что любовь не имеет значения?
— Ну, конечно, имеет, но неужели ты не понимаешь, Питер? Неужели ты не видишь, что если я выйду замуж за тебя, то буду всегда обижаться на то, что ты не можешь мне многого дать. Со временем я просто возненавижу тебя. Ну зачем осознанно вступать в нищую, жалкую жизнь?
Мэриголд говорила все тише, а голос ее становился обиженным и несчастным. Ночь накрыла всю округу, почти ничего не было видно. Вдруг Питер притянул Мэриголд к себе.
— Ты маленькая глупышка! — мягко сказал он. — Неужели ты думаешь, что за деньги можно купить все?
Он положил ее голову себе на плечо и поцеловал. Он целовал ее страстно, почти грубо, но устоять против его привлекательности было невозможно. Сначала Мэриголд противилась, а потом стала отвечать на его поцелуи. Мир, казалось, закружился вокруг них. Мэриголд затрепетала в его руках… Но внезапно Питер отпустил ее.
— Вот мой ответ, Мэриголд, — сказал он и, не говоря ни слова, повернул ключ зажигания и погнал машину с такой скоростью, что девушке не на шутку стало страшно.
Автомобиль резко затормозил у «Головы сарацина».
— Спокойной ночи, Мэриголд.
Ей показалось, что Питер попрощался с некоторой иронией. Автоматически девушка потянулась за шляпкой, лежавшей на заднем сиденье. Затем взяла сумочку и посмотрела Питеру прямо в глаза.
— Спокойной ночи, Питер, — сказала Мэриголд и спросила: — А что ты собираешься теперь делать?
— Жениться на тебе. Разве я не сказал?
Мэриголд быстро вышла из машины, будто хотела освободиться от заклятия, которое он наложил на нее. Хлопнув дверцей, она пошла к дому, достала ключ из сумочки, открыла входную дверь, обернулась. К удивлению Мэриголд, Питер не вышел из салона, а продолжал сидеть, глядя ей вслед. Мэриголд заколебалась, а затем с вызовом сказала:
— Ждать тебе придется долго!
Уже войдя в холл, она услышала ответ Питера:
— Нет, дорогая, ты обязательно согласишься.
Через секунду послышался шум отъезжающего автомобиля.
7
Салли замечала, что Элейн все чаще замыкается, когда речь заходит об умершей матери. Любому, кого хотя бы немного интересовала психология детей, было бы ясно, что невозможность поговорить о маме создала у Элейн странный комплекс. С самого начала занятий с девочкой Салли видела, что она вздрагивает и словно съеживается при одном упоминании о детях и их мамах.
Именно это мешало Элейн подружиться с детьми ее возраста, с которыми она могла бы играть.
— Они тупицы! Ненавижу их! — мрачно заявила она, когда Салли предложила пригласить девочек к чаю.
— Но, Элейн, тебе было бы гораздо веселее, — возразила Салли.
— Если их пригласят, я им нагрублю, — предупредила Элейн.
Салли не сразу поняла, откуда у девочки такое неприятие других детей, но потом до нее дошло: Элейн хотелось быть такой, как все, хотелось, чтобы у нее была мама, о которой можно поговорить. Очень осторожно Салли начала разрушать этот барьер между своей воспитанницей и другими детьми. Это было нелегко, поскольку Роберт Данстен с трудом мог быть отнесен к «нормальным» отцам. После той первой беседы встретиться с ним больше не удавалось. Он уходил из дома еще до прихода Салли, а возвращался уже после ее ухода. Салли часто видела его имя в газетах, имевших отношение к финансам, и думала, что он слишком занят делами какой-нибудь корпорации, чтобы уделить время собственному ребенку.