Водоворот чужих желаний
Шрифт:
«Нет, вы не выгоните меня из этого проклятого города! — яростно говорила она неизвестно кому, быстро шагая по переходу. — Можете толкать меня сколько влезет, но пока я не захочу сама уехать, я не уеду! Если нужно вцепиться зубами — я вцеплюсь зубами. Нужно держаться когтями — я отращу когти. Идите вы все к черту!»
Под ноги ей попался какой-то предмет, и Катя зло отшвырнула его ногой.
— Ой, что ж такое! — запричитал кто-то сзади. — Товарищи, помогите вещи собрать! Выпало… выпало из сумки!
Катя быстро обернулась на
— Ой, порвала сумку! Кошелек, кошелек выпал!
«Кричит на весь переход! Подумаешь, кошелек у нее выпал! Мне бы ее проблемы…»
Катя прошла еще несколько шагов и остановилась, как будто ее ударили. На нее волной накатило отвращение к себе самой: «Господи, о чем я говорю? Что я думаю?» Она вернулась обратно, внимательно глядя под ноги, и в хлюпающей грязи, принесенной и размазанной по переходу тысячами пар обуви, нашла дешевенький синий кошелек, который сама отшвырнула ногой минуту назад.
— Деньги! Деньги не могу найти!
Женщина дрожащей рукой зажимала дыру в сумке, и вид у нее был жалкий и нелепый.
— Вот, — севшим голосом сказала Катя, подходя к ней и протягивая перепачканный кошелек. — Это ваше?
— Мое, деточка, мое!
Женщина поспешно выхватила кошелек, открыла, перекрестилась и сунула его куда-то во внутренний карман.
— Девушка, миленькая, спасибо тебе большое! Храни тебя господь, милая! Ох, как перепугалась-то я… Думала, не найду ничего! Главное — деньги на месте, вот что главное. Порвалась сумка, такое дело…
Покивав в ответ на ее благодарности, Катя медленно прошла несколько шагов. В голове у нее беспощадно, во всех подробностях, всплыло воспоминание о том, как она выронила сумку в переходе несколько месяцев назад и как металась, вытаскивая вещи из-под ног не желавших останавливаться прохожих.
— Я никогда не буду такой, как вы! — крикнул кто-то у нее в голове, но это был не ее голос. Это был голос девчонки, которая никогда бы не отбросила ногой чужой кошелек, не прошла мимо воющей бабы, растерявшей вещи из порванной сумки и просившей о помощи.
«Немного же времени тебе понадобилось, чтобы стать такой же, как они. Хочешь вцепляться зубами? Вцепляйся! У тебя хорошо получается. Ты молодец. Ты все делаешь, как надо. Немного черствости, чуть побольше равнодушия, добавить капельку своих проблем — и вот он, славный Человек Перехода. Не слышит чужих просьб, потому что в ушах наушники, а в голове мысли о своем. Не хочет смотреть на других, чтобы и они не смотрели на него. Не подает музыкантам — не потому, что у него нет денег, а потому, что для него ничего не значит их музыка. Ты почти стала такой, я тебя поздравляю».
Голос в ее голове звучал одобрительно, и это было самым страшным. Катя перевела
«Прошла бы, — тихо сказал внутренний голос. — Ты почти сделала это».
«Да. Я не просто прошла. Я подумала о том, что глупая тетка орет на весь переход из-за ерунды, и мне хотелось, чтобы она замолчала, потому что ее крик раздражал меня. Что со мной? Что со мной случилось?»
Не думая о том, как она выглядит, о том, что пуховик будет грязным, что нужно торопиться к Маше, Катя горько расплакалась, уткнув голову в колени.
Такой и увидел ее Андрей Капитошин, возвращавшийся домой на метро первый раз за последние три месяца и проклинавший на чем свет стоит глухие московские пробки, о которых сообщил ему вездесущий Яндекс.
Глава 11
Эмма Григорьевна и Алла Прохоровна сидели в кафе, потягивая невкусный зеленый чай. Одна не любила кофе, вторая слишком заботилась о своем здоровье.
«С чего бы начать? — Шалимова пристально взглянула на Эмму Григорьевну, поколебалась секунду. — Нужна она мне, нужна! Без нее ничего не получится».
Орлинкова широкой ладонью поправила и без того безупречную прическу — гладкие блестящие волосы лежали ровно, волосок к волоску. Короткое каре шло Эмме Григорьевне, придавало ей солидности и благородства, но Шалимова вдруг представила ее с длинными распущенными волосами, и Орлинкова тут же превратилась в простую бабу с самым обычным лицом. «Хороший парикмахер для женщины — находка, я всегда это говорила!»
Она уже подготовила вступительную фразу, как вдруг Эмма Григорьевна привстала со стула.
— Гляньте, Алла Прохоровна. Кто там стоит? Уж не Кочетова ли?
Она ткнула пальцем в окно, и насторожившаяся Шалимова, проследив за ее пальцем, увидела на противоположной стороне улицы Снежану, которую держал под локоть какой-то тип. Девушка смотрела по сторонам, и лицо у нее было напряженное. Белая челка торчала, как сено, из-под кокетливого берета, и пару раз Кочетова нервным движением провела по ней пальцами, пытаясь придать волосам приличный вид.
Мужик рядом с Кочетовой был на полторы головы ниже ее, широкоплеч, коренаст, с кривыми ногами «колесом» и неприятной физиономией.
— Ишь ты, ухарь какой, — пробормотала Орлинкова.
Алла Прохоровна мысленно согласилась с ней. Спутник Снежаны и впрямь был ухарем.
— Какой-то он… уголовный, — поморщилась она, глядя, как ухарь одергивает короткую, до пояса, кожаную куртку и снова берет Кочетову под руку хозяйским жестом.
— Приблатненый молодой человек, — хмыкнула Эмма Григорьевна. — Совсем не пара нашей красавице.