Военная тайна
Шрифт:
— Тем более загадочна линия американских властей, — улыбнулся Малинин. — Почему американские военные власти насильственно задерживают советских юношей и девушек? И напрасно, генерал Маккензи, вы делаете вид, что не знаете об этом. Мне точно известно, что вы вполне в курсе этого дела.
— Я слышал, что многие советские юноши и девушки не хотят возвращаться в Советский Союз, — ответил Маккензи, — и мы, естественно, не можем их принуждать, но повторяю, что никакого отношения к этим вопросам я не имею и они не входят в мою компетенцию, как, полагаю, не входят и в вашу, полковник Малинин. И, признаться, удивлён, что вы занимаетесь этим. Какое отношение могут иметь эти перемещённые лица к вашей прямой деятельности разведчика?
И Маккензи, очень довольный таким поворотом дела, уставился прямо в лицо Малинину.
Малинин спокойно выдержал его взгляд.
— Я думаю, генерал Маккензи, — медленно протянул он, — что и этот вопрос вам достаточно ясен, как ясен и мне. И если я занимаюсь им, то не по нашей, а по вашей вине, генерал Маккензи… Надеюсь, вы меня понимаете?
— Увы, нет, — вздохнул Маккензи. — Я не могу понять, почему вопрос о перемещённых лицах может иметь отношение к нашей с вами служебной деятельности. Впрочем, из чувства глубокой симпатии к вам я обещаю выяснить, в чём причины задержки возвращения этих юношей и девушек на Родину, и поставить вас об этом в известность.
Сразу после того, как Грейвуда на самолёте доставили в Берлин, Малинин начал его допрашивать. Ларцев, как это было условлено заранее, вошёл в кабинет Малинина через несколько минут после начала допроса.
Подойдя к Грейвуду, он сказал:
— Здравствуйте, полковник Грейвуд. Рад вас видеть. Надеюсь, вы меня помните?
Грейвуд улыбнулся:
— Как можно помнить человека, которого видишь впервые? — сказал он. — Вы меня с кем-то путаете, полковник.
— Вы всё ещё продолжаете играть комедию? — ответил Ларцев. — Ну что ж, продолжайте, если вам так нравится. — И он сел рядом с Малининым.
— Итак, — продолжал допрос Малинин, — ещё в Москве, на очной ставке с вами, Крашке заявил, что вы — полковник Грейвуд, направивший его со шпионским заданием в СССР. Так?
— Да, так он сказал, — согласился Грейвуд. — На самом деле не так.
— Но представитель иранского посольства, которому вы были предъявлены, отказался от вас и заявил, что ваш паспорт подложный. Так?
— Да, так он заявил. На самом деле не так. Я уже дал объяснения по этому вопросу.
— Так вот, мы доставили вас в Берлин для новых очных ставок. Поэтому я спрашиваю в последний раз: признаёте ли вы, что являетесь полковником Грейвудом?
— Ни в коем случае, — улыбнулся Грейвуд, продолжая перебирать свои чётки, которые, по его просьбе, были ему оставлены вместе с красной феской.
Малинин нажал кнопку. Вошёл адъютант.
— Пригласите Наташу Серову, — сказал Малинин. И, обращаясь к Грейвуду, спросил: — Вам знакома эта фамилия, Грейвуд?
— Грейвуду она может быть знакома, мне — нет.
— Это девушка, которая вместе с другими комсомольцами из Ротенбургского лагеря содержалась по вашему приказанию в подвале и сумела с ними бежать оттуда.
— Какой подвал? Какая девушка, какие комсомольцы? — пожал плечами Грейвуд.
В кабинет вошла совсем ещё молоденькая, заметно взволнованная девушка.
— Садитесь, Наташа, — обратился к ней Малинин. — Вам известен этот человек?
— Да, к несчастью… это полковник Грейвуд. По его приказанию я и мои товарищи были арестованы.
— Обвиняемый Грейвуд, — произнёс Ларцев, — вас опознаёт уже третий свидетель. Не хватит ли валять дурака?
Грейвуд опять ухмыльнулся:
— Если меня опознает даже сто ваших свидетелей, то от этого Хаджар не превратится в Грейвуда, — сказал он. — Кроме того, эта свидетельница — женщина. А в коране сказано: “И лучшая из них — тоже змея”.
И снова начав перебирать чётки, он забормотал:
— Нет бога, кроме бога, и Магомет его пророк.
— Вы свободны, Наташа, — обратился Малинин к девушке, и она вышла из кабинета.
— Послушайте, Грейвуд, — снова начал Ларцев, — ссылки на Магомета не имеют юридического значения, тем более что при судебно-медицинском осмотре вы оказались, увы, не правоверным.
Грейвуд улыбнулся:
— Эта мелкая деталь, господа, ещё не повод для обвинения в шпионаже, — произнёс он. — Единственный вывод, который вы можете из этого сделать, — это то, что мой отец был плохим мусульманином. Если это наказуемо по советским законам — судите его, а не меня.
— О, вы ещё в состоянии острить, — сказал Ларцев. — Ну что ж, если вам не нравятся женщины-свидетели, пойдём вам навстречу. Мы предъявим вас сейчас господину Винкелю, которого мы пригласили из американской зоны.
Тут Малинин нажал кнопку звонка, и в кабинет вошёл Винкель.
— Честь имею, господа, — галантно произнёс он. — Чем могу служить?
— Господин Винкель, вам известен этот человек? — спросил Малинин.
Винкель повернулся к Грейвуду и радостно воскликнул:
— Всевышний, кого я вижу?! Мистер Грейвуд, такая приятная неожиданность!
— Впервые вижу этого человека, — развёл руками Грейвуд.
— Что? Простите, но ещё ни у кого не было оснований отказываться от знакомства с фирмой Винкель… Всегда вовремя платил по векселям и…
— Он сумасшедший или провокатор, — перебил Винкеля Грейвуд.
— Что! — воскликнул Винкель. — Дорогой — вы действительно дорогой, вы недёшево мне обошлись, но я заплатил вам всё до последнего пфеннига, рассчитался с вами как джентльмен.