Военно-патриотическая хрестоматия для детей

Пушкин Александр Сергеевич

Часть вторая

Место действия «Слова» переносится в Киев. Иностранцы (немцы, венецианцы, греки и мораване) живо сочувствуют удачам Святослава и несчастию Игоря. Следует «мутенъ сонъ» великого князя Святослава, объяснение его боярами и «золотое слово» Святослава. Снилось князю в «тереме златоверхом», что треснула балка над ним, закаркали вороны и понеслись к морю с Оболони. А самого князя стали приготовлять к погребению: на кровати тисовой «покрывали черной пеленою», стали оплакивать «синим вином с трутом смешанным», стали сыпать крупный жемчуг – слёзы на лоно. И сказали бояре князю: «горе твое от того, что два сокола слетели с золотого стола отцовского; соколов захватили в железные путины и подрезали им крылья саблями поганых». Четыре князя попали в плен: Игорь, Всеволод, Святослав Ольгович и Владимир Игоревич. Речь бояр переходит в образный, картинный плач. Тогда великий князь Святослав изрекает своё «золотое слово», упрекая Игоря и Всеволода за излишнюю самонадеянность.

1 В Киеве далеком, на горах, Смутный сон приснился Святославу, И объял его великий страх, И собрал бояр он по уставу. «С вечера до нынешнего дня, — Молвил князь, поникнув головою, — На кровати тисовой меня Покрывали черной пеленою. Черпали мне синее вино, Горькое отравленное зелье, Сыпали жемчуг на полотно Из колчанов вражьего изделья. Златоверхий терем мой стоял Без конька, и, предвещая горе, Вражий ворон в Плесенске кричал И летел, шумя, на сине море». 2 И бояре князю отвечали: «Смутен ум твой, княже, от печали. Не твои ль два сокола, два чада Поднялись над полем незнакомым Поискать Тмуторокани-града Либо Дону зачерпнуть шеломом? Да напрасны были их усилья. Посмеявшись на твои седины, Подрубили половцы им крылья, А самих опутали в путины». 3 В третий день окончилась борьба На реке кровавой, на Каяле, И погасли в небе два столба, Два светила в сумраке пропали. Вместе с ними, за море упав, Два прекрасных месяца затмились Молодой Олег и Святослав В темноту ночную погрузились. И закрылось небо, и погас Белый свет над Русскою землею, И. как барсы лютые, на нас Кинулись поганые с войною. И воздвиглась на Хвалу Хула, И на волю вырвалось Насилье, Прянул Див на землю, и была Ночь кругом и горя изобилье: 4 Девы готские у края Моря синего живут. Русским золотом играя, Время Бусово поют. Месть лелеют Шаруканыо, Нет конца их ликованью… Нас же, братия-дружина, Только беды стерегут. 5 И тогда великий Святослав Изронил свое златое слово. Со слезами смешано, сказав: «О сыны, не ждал я зла такого! Загубили юность вы свою, На врага не вовремя напали, Не с великой честию в бою Вражью кровь на землю проливали. Ваше

сердце в кованой броне Закалилось в буйстве самочинном. Что ж вы, дети, натворили мне И моим серебряным сединам? Где мой брат, мой грозный Ярослав, Где его черниговские слуги, Где татраны, жители дубрав, Топчаки, ольберы и ревуги? А ведь было время – без щитов. Выхватив ножи из голенища, Шли они на полчища врагов, Чтоб отметить за наши пепелища. Вот где славы прадедовской гром! Вы ж решили бить наудалую: „Нашу славу силой мы возьмем, А за ней поделим и былую“. Диво ль старцу – мне помолодеть? Старый сокол, хоть и слаб он с виду, Высоко заставит птиц лететь, Никому не даст гнезда в обиду. Да князья помочь мне не хотят, Мало толку в силе молодецкой. Время, что ли. двинулось назад? Ведь под самым Римовом кричат Русичи под саблей половецкой! И Владимир в ранах, чуть живой, — Горе князю в сече боевой!» 6 Князь великий Всеволод! Доколе Муки нам великие терпеть? Не тебе ль на суздальском престоле О престоле отчем порадеть? Ты и Волгу веслами расплещешь, Ты шеломом вычерпаешь Дон, Из живых ты луков стрелы мечешь, Сыновьями Глеба окружен. Если б ты привел на помощь рати, Чтоб врага не выпустить из рук, — Продавали б девок по ногате, А рабов – по резани на круг. 7 Вы, князья буй Рюрик и Давид! Смолкли ваши воинские громы. А не ваши ль плавали в крови Золотом покрытые шеломы? И не ваши ль храбрые полки Рыкают, как туры, умирая От каленой сабли, от руки Ратника неведомого края? Встаньте, государи, в злат стремень За обиду в этот черный день, За Русскую землю, За Игоревы раны — Удалого сына Святославича! 8 Ярослав, князь Галицкий! Твой град Высоко стоит под облаками. Оседлал вершины ты Карпат И подпер железными полками. На своем престоле золотом Восемь дел ты, князь, решаешь разом, И народ зовет тебя кругом Осмомыслом – за великий разум. Дверь Дуная заперев на ключ, Королю дорогу заступая, Бремена ты мечешь выше туч, Суд вершишь до самого Дуная. Власть твоя по землям потекла. В киевские входишь ты пределы, И в салтанов с отчего стола Ты пускаешь княжеские стрелы. Так стреляй в Кончака. государь, С дальних гор на ворога ударь За Русскую землю, За Игоревы раны — Удалого сына Святославича! 9 Вы, князья Мстислав и буй Роман! Мчит ваш ум на подвиг мысль живая, И несетесь вы на вражий стан, Соколом ширяясь сквозь туман, Птицу в буйстве одолеть желая. Вся в железе княжеская грудь, Золотом шелом латинский блещет, И повсюду, где лежит ваш путь, Вся земля от тяжести трепещет. Хинову вы били и Литву; Деремела, половцы, ятвяги, Бросив копья, пали на траву И склонили буйную главу Под мечи булатные и стяги. 10 Но уж прежней славы больше с нами нет. Уж не светит Игорю солнца ясный свет. Не ко благу дерево листья уронило: Поганое войско грады поделило. По Суле, по Роси счету нет врагу. Не воскреснуть Игореву храброму полку! Дон зовет нас, княже, кличет нас с тобой! Ольговичи храбрые одни вступили в бой. 11 Князь Ингварь, князь Всеволод! И вас Мы зовем для дальнего похода, Трое ведь Мстиславичей у нас, Шестокрыльцев княжеского рода! Не в бою ли вы себе честном Города и волости достали? Где же ваш отеческий шелом, Верный щит, копье из ляшской стали? Чтоб ворота Полю запереть, Вашим стрелам время зазвенеть За Русскую землю, За Игоревы раны — Удалого сына Святославича! 12 Уж не течет серебряной струею К Переяславлю-городу Сула. Уже Двина за полоцкой стеною Под клик поганых в топи утекла. Но Изяслав, Васильков сын, мечами В литовские шеломы позвонил, Один с своими храбрыми полками Всеславу-деду славы прирубил. И сам, прирублен саблею каленой, В чужом краю, среди кровавых трав, Кипучей кровью в битве обагренный, Упал на щит червленый, простонав: «Твою дружину, княже. приодели Лишь птичьи крылья у степных дорог, И полизали кровь на юном теле Лесные звери, выйдя из берлог». И в смертный час на помощь храбру мужу Никто из братьев в бой не поспешил. Один в степи свою жемчужну душу Из храброго он тела изронил. Через златое, братья, ожерелье Ушла она. покинув свой приют. Печальны песни, замерло веселье, Лишь трубы городенские поют… 13 Ярослав и правнуки Всеслава! Преклоните стяги! Бросьте меч! Вы из древней выскочили славы, Коль решили честью пренебречь. Это вы раздорами и смутой К нам на Русь поганых завели, И с тех пор житья нам нет от лютой Половецкой проклятой земли! 14 Шел седьмой по счету век Троянов. Князь могучий полоцкий Всеслав Кинул жребий, в будущее глянув, О своей любимой загадав. Замышляя новую крамолу, Он опору в Киеве нашел, И примчался к древнему престолу, И копьем ударил о престол. Но не дрогнул старый княжий терем. И Всеслав, повиснув в синей мгле, Выскочил из Белгорода зверем — Не жилец на киевской земле. И, звеня секирами на славу, Двери новгородские открыл, И расшиб он славу Ярославу, И с Дудуток через лес-дубраву До Немиги волком проскочил. А на речке, братья, на Немиге Княжью честь в обиду не дают: День и ночь снопы кладут на риге — Не снопы, а головы кладут. Не цепом – мечом своим булатным В том краю молотит земледел, И кладет он жизнь на поле ратном, Веет душу из кровавых тел. Берега Немиги той проклятой Почернели от кровавых трав — Не добром засеял их оратай, А костями русскими – Всеслав. 15 Тот Всеслав людей судом судил, Города Всеслав князьям делил, Сам всю ночь, как зверь, блуждал в тумане. Вечер – в Киеве, до зорь – в Тмуторокани, Словно волк, напав на верный путь. Мог он Хорсу бег пересягнуть. 16 У Софии в Полоцке, бывало, Позвонят к заутрене, а он В Киеве, едва заря настала, Колокольный слышит перезвон. И хотя в его могучем теле Обитала вещая душа, Все ж страданья князя одолели, И погиб он, местию дыша. Так свершил он путь свой небывалый. И сказал Боян ему тогда: «Князь Всеслав! Ни мудрый, ни удалый Не минуют божьего суда». 17 О, стонать тебе, земля родная, Прежние годины вспоминая И князей давно минувших лет! Старого Владимира уж нет. Был он храбр, и никакая сила К Киеву б его не пригвоздила. Кто же стяги древние хранит? Эти – Рюрик носит, те – Давыд, Но не вместе их знамена плещут, Врозь поют их копия и блещут.

Часть третья

Ярославна, жена князя Игоря, рано плачет в Путивле на городской стене, ее голос слышится на Дунае. Ярославна жалуется ветру – что он ее веселье по степи развеял? Просит Днепр-Славутич вернуть ей любимого человека. Взывает к светлому и трисветлому солнцу: «Что ж ты войско князя удалое жаркими лучами обожгло?»

1 Над широким берегом Дуная, Над великой Галицкой землей Плачет, из Путивля долетая. Голос Ярославны молодой; «Обернусь я, бедная, кукушкой, По Дунаю-речке полечу И рукав с бобровою опушкой, Наклонясь, в Каяле омочу. Улетят, развеются туманы, Приоткроет очи Игорь-князь, И утру кровавые я раны, Над могучим телом наклонясь». Далеко в Путивле, на забрале, Лишь заря займется поутру, Ярославна, полная печали, Как кукушка, кличет на юру: «Что ты, Ветер, злобно повеваешь, Что клубишь туманы у реки, Стрелы половецкие вздымаешь, Мечешь их на русские полки? Чем тебе не любо на просторе Высоко под облаком летать, Корабли лелеять в синем море, За кормою волны колыхать? Ты же, стрелы вражеские сея, Только смертью веешь с высоты. Ах, зачем, зачем мое веселье В ковылях навек развеял ты?» На заре в Путивле причитая, Как кукушка раннею весной, Ярославна кличет молодая, На стене рыдая городской: «Днепр мой славный! Каменные горы В землях половецких ты пробил, Святослава в дальние просторы До полков Кобяковых носил. Возлелей же князя, господине, Сохрани на дальней стороне, Чтоб забыла слезы я отныне, Чтобы жив вернулся он ко мне!» Далеко в Путивле, на забрале, Лишь заря займется поутру, Ярославна, полная печали, Как кукушка, кличет на юру: «Солнце трижды светлое! С тобою Каждому приветно и тепло. Что ж ты войско князя удалое Жаркими лучами обожгло? И зачем в пустыне ты безводной Под ударом грозных половчан Жаждою стянуло лук походный, Горем переполнило колчан?» 2 И взыграло море. Сквозь туман Вихрь промчался к северу родному — Сам господь из половецких стран Князю путь указывает к дому. Уж погасли зори. Игорь спит — Дремлет Игорь, но не засыпает. Игорь к Дону мыслями летит, До Донца дорогу измеряет. Вот уж полночь. Конь давно готов. Кто свистит в тумане за рекою? То Овлур. Его условный зов Слышит князь, укрытый темнотою: «Выходи, князь Игорь!» И едва Смолк Овлур, как от ночного гула Вздрогнула земля, Зашумела трава, Буйным ветром вежи всколыхнуло. В горностая-белку обратясь, К тростникам помчался Игорь-князь И поплыл, как гоголь, по волне, Полетел, как ветер, на коне. Конь упал, и князь с коня долой, Серым волком скачет он домой. Словно сокол, вьется в облака, Увидав Донец издалека. Без дорог летит и без путей, Бьет к обеду уток-лебедей. Там, где Игорь соколом летит, Там Овлур, как серый волк, бежит, Все в росе от полуночных трав, Борзых коней в беге надорвав. 3 Уж не каркнет ворон в поле, Уж не крикнет галка там. Не трещат сороки боле, Только скачут по кустам. Дятлы. Игоря встречая. Стуком кажут путь к реке, И, рассвет веселый возвещая. Соловьи ликуют вдалеке. 4 И, на волнах витязя лелея. Рек Донец: «Велик ты, Игорь-князь! Русским землям ты принес веселье, Из неволи к дому возвратясь». — «О река! – ответил князь, – немало И тебе величья! В час ночной Ты на волнах Игоря качала, Берег свой серебряный устлала Для него зеленою травой. И, когда дремал он под листвою, Где царила сумрачная мгла, Страж ему был гоголь над водою. Чайка князя в небе стерегла. 5 А не всем рекам такая слава. Вот Стугна, худой имея нрав, Разлилась близ устья величаво, Все ручьи соседние пожрав. И закрыла Днепр от Ростислава, И погиб в пучине Ростислав. Плачет мать над темною рекою, Кличет сына-юношу во мгле, И цветы поникли, и с тоскою Приклонилось дерево к земле». 6 Не сороки во поле стрекочут, Не вороны кличут у Донца — Кони половецкие топочут, Гзак с Кончаком ищут беглеца. И сказал Кончаку старый Гзак: «Если сокол улетает в терем, Соколенок попадет впросак — Золотой стрелой его подстрелим». И тогда сказал ему Кончак: «Если сокол к терему стремится, Соколенок попадет впросак — Мы его опутаем девицей». — «Коль его опутаем девицей, — Отвечал Кончаку старый Гзак, — Он с девицей в терем свой умчится, И начнет нас бить любая птица В половецком поле, хан Кончак!» 7 И изрек Боян, чем кончить речь Песнотворцу князя Святослава: «Тяжко, братья, голове без плеч, Горько телу, коль оно безглаво». Мрак стоит над Русскою землей: Горько ей без Игоря одной. 8 Но восходит солнце в небеси — Игорь-князь явился на Руси. Вьются песни с дальнего Дуная, Через море в Киев долетая. По Боричеву восходит удалой К Пирогощей богородице святой. И страны рады, И веселы грады. Пели песню старым мы князьям, Молодых настало время славить нам: Слава князю Игорю, Буй тур Всеволоду, Владимиру Игоревичу! Слава всем, кто, не жалея сил. За христиан полки поганых бил! Здрав будь, князь, и вся дружина здрава! Слава князям и дружине слава!

Отечественная война 1812 года

На рассвете 24 (12 по старому стилю) июня 1812 года войска Наполеона без объявления

войны переправились через реку Неман и вторглись в пределы России. «Великая армия» (так сам Наполеон называл свое войско), насчитывала свыше 600 тысяч человек и 1420 орудий. Помимо французов в нее входили национальные корпуса европейских стран, покоренных Наполеоном, а также польский корпус маршала Ю. Понятовского.

Наполеон планировал завершить кампанию за три года: в 1812 году овладеть западными губерниями от Риги до Луцка, в 1813 году – Москвой, а в 1814 году – и Санкт-Петербургом. Такая постепенность позволила бы ему расчленить Россию, обеспечив тылы и коммуникации армии, действующей на огромных пространствах. Сорвав стратегический план Наполеона, русское командование начало отход вглубь страны. Вместо поэтапного расчленения России французский полководец был вынужден двигаться за ускользающими русскими армиями вглубь страны, растягивая коммуникации и теряя превосходство в силах.

Переломным сражением в ходе войны стала битва при Бородино. Несмотря на поражение русской армии, французские войска понесли сокрушительные потери – 58 тысяч человек. На военном совете в деревне Фили Михаил Илларионович Кутузов принял тяжелое решение – оставить Москву французам: «С потерею Москвы не потеряна еще Россия. Первою обязанностью ставлю себе сохранить армию, сблизиться с теми войсками, которые идут на подкрепление, и самым уступлением Москвы приготовить неизбежную гибель неприятелю». Город был оставлен населением. Ни продовольствия, ни отдыха в захваченном городе французы не получили: Москва горела.

Г. Р. Державин

Гимн лиро-эпический на прогнание французов из отечества

отрывки

Что ж в сердце чувствую тоску И грусть в душе моей смертельну? Разрушенну и обагренну Под пеплом в дыме зрю Москву, О страх! о скорбь! Но свет с эмпира Объял мой дух, – отблещет лира; Восторг пленит, живит, бодрит И тлен земной забыть велит, «Пой! – мир гласит мне горний, дольний,— И оправдай судьбы господни». Открылась тайн священных дверь! Исшел из бездн огромный зверь, Дракон иль демон змеевидный; Вокруг его ехидны Со крыльев смерть и смрад трясут, Рогами солнце прут; Отенетяя вкруг всю ошибами сферу, Горящу в воздух прыщут серу, Холмят дыханьем понт, Льют ночь на горизонт И движут ось всея вселенны. Бегут все смертные смятенны От князя тьмы и крокодильных стад. Они ревут, свистят и всех страшат; А только агнец белорунный, Смиренный, кроткий, но челоперунный, Восстал на Севере один,— Исчез змей-исполин! Что се? Стихиев ли борьба? Брань с светом тьмы? добра со злобой? Иль так рожденный утробой Коварств крамола, лесть, татьба В ад сверглись громом с князем бездны, Которым трепетал свод звездный, Лишались солнца их лучей? От пламенных его очей Багрели горы, рдело море, И след его был плач, стон, горе!.. И бог сорвал с него свой луч: Тогда средь бурных, мрачных туч Неистовой своей гордыни, И домы благостыни Смердя своими надписьми, А алтари коньми Он поругал. Тут все в нем чувства закричали, Огнями надписи вспылали, Исслали храмы стон,— И обезумел он. Сим предузнав свое он горе, Что царство пройдет его вскоре, Не мог уже в Москве своих снесть зол, Решился убежать, зажег, ушел; Вторым став Навходоносором, Кровавы угли вкруг бросая взором, Лил пену с челюстей, как вепрь, И ринулся в мрак дебрь. Но, Муза! таинственный глагол Оставь, – и возгреми трубою, Как твердой грудью и душою Росс, ополчась, на галла шел; Как Запад с Севером сражался, И гром о громы ударялся, И молньи с молньями секлись, И небо и земля тряслись На Бородинском поле страшном, На Малоярославском, Красном. Там штык с штыком, рой с роем пуль, Ядро с ядром и бомба с бомбой, Жужжа, свища, сшибались с злобой, И меч, о меч звуча, слал гул; Там всадники, как вихри бурны, Темнили пылью свод лазурный; Там бледна смерть с косой в руках, Скрежещуща, в единый мах Полки, как класы, посекала И трупы по полям бросала… Какая честь из рода в род России, слава незабвенна, Что ей избавлена вселенна От новых Тамерлана орд! Цари Европы и народы! Как бурны вы стремились воды, Чтоб поглотить край росса весь; Но буйные! где сами днесь? Почто вы спяща льва будили, Чтобы узнал свои он силы? Почто вмешались в сонм вы злых И, с нами разорвав союзы, Грабителям поверглись в узы И сами укрепили их? Где царственны, народны правы? Где, где германски честны нравы? Друзья мы были вам всегда, За вас сражались иногда; Но вы, забыв и клятвы святы, Ползли грызть тайно наши пяты. О новый Вавилон, Париж! О град мятежничьих жилищ, Где бога нет, окроме злата, Соблазнов и разврата; Где самолюбью на алтарь Все, все приносят в дар! Быв чуждых царств не сыт, ты шел с Наполеоном, Неизмеримым небосклоном России повратить, Полсвета огорстить. Хоть прелестей твоих уставы Давно уж чли венцом мы славы; Но, не довольствуясь слепить умом, Ты мнил попрать нас и мечом, Забыв, что северные силы Всегда на Запад ужас наносили… О росс! о добльственный народ, Единственный, великодушный, Великий, сильный, славой звучный, Изящностью своих доброт! По мышцам ты неутомимый, По духу ты непобедимый, По сердцу прост, по чувству добр, Ты в счастьи тих, в несчастьи бодр, Царю радушен, благороден, В терпеньи лишь себе подобен. Красуйся ж и ликуй, герой, Что в нынешнем ты страшном бедстве В себе и всем твоем наследстве Дал свету дух твой знать прямой! Лобзайте, родши, чад, их – чада, Что в вас отечеству ограда Была взаимна от врагов; Целуйте, девы, женихов, Мужей супруги, сестры братья, Что был всяк тверд среди несчастья. И вы, Гесперья, Альбион, Внемлите: пал Наполеон! Без нас вы рано или поздно, Но понесли бы грозно, Как все несут, его ярмо,— Уж близилось оно; Но мы, как холмы, быв внутрь жуплом наполненны, На нас налегший облак черный Сдержав на раменах, Огнь дхнули, – пал он в прах. С гиганта ребр в Версальи трески, А с наших рук вам слышны плески: То в общем, славном торжестве таком Не должны ли и общих хвал венцом Мы чтить героев превосходных, Душою россов твердых, благородных? О, как мне мил их взор, их слух! Пленен мой ими дух! И се, как въяве вижу сон, Ношуся вне пределов мира, Где в голубых полях эфира Витает вождей росских сонм. Меж ими там в беседе райской Рымникский, Таврский, Задунайский Между собою говорят: «О, как венец светлей стократ, Что дан не царств за расширенье, А за отечества спасенье! Мамай, Желковский, Карл путь свят К бессмертью подали прямому Петру, Пожарскому, Донскому; Кутузову днесь – Бонапарт. Доколь Москва, Непрядва и Полтава Течь будут, их не умрет слава. Как воин, что в бою не пал, Еще хвал вечных не стяжал; Так громок стран пусть покоритель, Но лишь велик их свят спаситель». По правде вечности лучей Достойны войны наших дней. Смоленский князь, вождь дальновидный, Не зря на толк обидный, Великий ум в себе являл, Без крови поражал И в бранной хитрости противника, без лести, Превысил Фабия он в чести. Витгенштейн легче бить Умел, чем отходить Средь самых пылких, бранных споров, Быв смел как лев, быстр как Суворов. Вождь не предзримый, гром как с облаков, Слетал на вражий стан, на тыл – Платов. Но как исчислить всех героев, Живых и падших с славою средь боев? Почтим Багратионов прах— Он жив у нас в сердцах! Се бранных подвигов венец! И разность меж Багратионом По смерти в чем с Наполеоном? Не в чувстве ль праведных сердец? Для них не больше ль знаменитый Слезой, чем клятвами покрытый? Так! мерил мерой кто какой, И сам возмерен будет той. Нам правда божия явила, Какая галлов казнь постигла. О полный чудесами век! О мира колесо превратно! Давно ль страшилище ужасно На нас со всей Европой тек! Но где днесь добычи богаты? Где мудрые вожди, тристаты? Где победитель в торжествах? Где гений, блещущий в лучах? Не здесь ли им урок в ученье, Чтоб царств не льститься на хищенье? О, так! блаженство смертных в том, Чтоб действовать всегда во всем Лишь с справедливостью согласно, Так мыслить беспристрастно, Что мы чего себе хотим, Того желать другим… Отца отечества несметны попеченьи Скорбей прогонят наших тени; Художеств сонм, наук, Торгов, лир громких звук, Все возвратятся в их жилищи; Свое и чуждо племя пищи Придут, как под смоковницей, искать И словом: быв градов всех русских мать, Москва по-прежнему восстанет Из пепла, зданьем велелепным станет, Как феникс, снова процветать, Венцом средь звезд блистать. …И из страны Российской всей Печаль и скорби изженутся, В ней токи крови не прольются, Не канут слезы из очей; От солнца пахарь не сожжется, От мраза бедный не согнется; Сады и нивы плод дадут, Моря чрез горы длань прострут, Ключи с ключами сожурчатся, По рощам песни огласятся. Но солнце! мой вечерний луч! Уже за холмы синих туч Спускаешься ты в темны бездны, Твой тускнет блеск любезный Среди лиловых мглистых зарь, И мой уж гаснет жар; Холодна старость – дух, у лиры – глас отъемлет, Екатерины Муза дремлет: То юного царя Днесь вслед орлов паря, Предшествующих благ виденья, Что мною в день его рожденья Предречено, достойно петь Я не могу; младым певцам греметь Мои вверяю ветхи струны…

1812–1813

Ода на смерть фельдмаршала князя Смоленского

апреля в 16 день 1813 года (в сокращении)

Отколе пал внезапно гром И молния покрылась паром? Грохочет всюду гул кругом! Каким гордится смерть ударом, Что дрогнула твоя коса? Давно ль, давно ль, страна преславна, В блаженстве царствовала ты! Где ж красота твоя державна? Не тот и взор, не те черты! Отколь там грусть, где дух великий? Военный гений твой в слезах. В густом тумане ратна сила, Всеобща скорбь слышна в речах, По лаврам ты идешь уныло! Где сын твой, где бессмертный вождь?.. Откликнись, вождь наш несравненный! Осиротел твой меч в ножнах! На твой лежащий шлем священный Уже валятся ржа и прах! Не спишь ли ты в сияньи славы?.. Проснись… Но что?.. Желанья тщетны! Молчит весь мир на голос мой! Ссеченный дуб наш кратколетний Не тмит уже лучей собой, И шум вокруг лишь в листьях мертвых. Вот гения блестящий век! Где ум? где дух? где блеск и сила? И что такое человек, Когда вся цель его – могила, А сущность – горсть одна земли! И свет и прах он здесь мгновенно, Но скрытый сей небесный гром Единым мигом в жизни тленной Быть может вечности лучом. О призрак света непостижный!..

1813

Князь Кутузов-Смоленской

Когда в виду ты всей вселенны Наполеона посрамил, Языки одолел сгущенны, Защитником полсвета был; Когда тебе судьбы предвечны Ум дали – троны царств сберечь, Трофеи заслужить сердечны, Осилить Александров меч; Злодеев истребить враждебных, Обресть бессмертный лавр побед, В вратах Европы растворенных Смыть кровью злобы дерзкий след; Москву освободить попранну, Отечество спасти от зол, Лезть дале путь пресечь тирану, Един основывать престол,— Не умолчит потомств глагол! Се мать твоя, Россия, – зри — Ко гробу руки простирает, Ожившая тобой, рыдает, И плачут о тебе цари!

1813 (?)

И. А. Крылов

Волк на псарне

Волк ночью, думая залезть в овчарню, Попал на псарню. Поднялся вдруг весь псарный двор. Почуя серого так близко забияку, Псы залились в хлевах и рвутся вон на драку. Псари кричат: «Ахти, ребята, вор!» И вмиг ворота на запор; В минуту псарня стала адом. Бегут: иной с дубьем, Иной с ружьем. Огня! – кричат, – огня!» Пришли с огнем. Мой Волк сидит, прижавшись в угол задом. Зубами щелкая и ощетиня шерсть, Глазами, кажется, хотел бы всех он съесть; Но, видя то, что тут не перед стадом И что приходит наконец Ему расчесться за овец,— Пустился мой хитрец В переговоры И начал так: «Друзья! К чему весь этот шум? Я, ваш старинный сват и кум, Пришел мириться к вам, совсем не ради ссоры; Забудем прошлое, уставим общий лад! А я не только впредь не трону здешних стад, Но сам за них с другими грызться рад. И волчьей клятвой утверждаю, Что я…» – «Послушай-ка, сосед,— Тут ловчий перервал в ответ,— Ты сер, а я, приятель, сед, И Волчью вашу я давно натуру знаю; А потому обычай мой: С волками иначе не делать мировой, Как снявши шкуру с них долой». И тут же выпустил на Волка гончих стаю.

Октябрь 1812

Обоз

С горшками шел Обоз, И надобно с крутой горы спускаться. Вот, на горе других оставя дожидаться, Хозяин стал сводить легонько первый воз. Конь добрый на крестце почти его понес, Катиться возу не давая; А лошадь сверху, молодая, Ругает бедного коня за каждый шаг: «Ай, конь хваленый, то-то диво! Смотрите: лепится, как рак; Вот чуть не зацепил за камень. Косо! криво! Смелее! Вот толчок опять! А тут бы влево лишь принять, Какой осел! Добро бы было в гору Или в ночную пору; А то и под гору и днем! Смотреть, так выйдешь из терпенья! Уж воду бы таскал, коль нет в тебе уменья! Гляди-тко нас, как мы махнем! Не бойсь, минуты не потратим, И возик свой мы не свезем, а скатим!» Тут, выгнувши хребет и понатужа грудь, Тронулася лошадка с возом в путь; Но только под гору она перевалилась — Воз начал напирать, телега раскатилась; Коня толкает взад, коня кидает вбок, Пустился конь со всех четырех ног На славу; По камням, рытвинам пошли толчки, Скачки, Левей, левей, и с возом – бух в канаву! Прощай, хозяйские горшки! Как в людях многие имеют слабость ту же: Все кажется в другом ошибкой нам; А примешься за дело сам, Так напроказишь вдвое хуже.