Воин-паразит: Стать человеком
Шрифт:
— Можно? — приоткрыл он дверь в избу после того, как постучался.
— Войди… — хрипло отозвался Гунхильдр, — Чёрт, после твоего прорыва ты стал ещё больше похож на мужеложца. Хоть бы в косы их заплетал, да бороду отпустил как все мужики. — окинул взглядом Эспена лесничий.
— Я всё-таки не здешний. — пожал плечами герой.
— Ежели не планируешь оставаться, так проваливай, чего пришёл?
— Нет, я не собираюсь уходить… Мне здесь нравится. Я уже понял, что никогда не вспомню кем был раньше, но скорее всего — таким же селянином из другой деревни,
— Брешешь, сучий сын. Не видел я ещё селян с таким ровным лицом. Али твоя матушка с кем богатым согрешила?
— Понятия не имею кем она была. Я просто хочу быть таким какой я есть, хотя бы внешне. В остальном, я уже стал частью вашей деревни. — сжал губы паразит.
— Бес с тобой. — прокряхтел Гунхильдр, — В конце-концов, ты уже был «дохляком» когда сюда заявился, кто знает, сколько до этого ты им пробыл прежде чем стал «дикарём». Тебе явно не стоит идти по Пути Тельмуса.
— Почему? — поинтересовался Эспен.
— Все, кто встают на это путь отдают всё ради чего-то, что ещё никто не получил. Адепты, как их называют в армии — глубоко несчастные люди, я считаю. Говорю по своему опыту.
У нас в Малых Дубках много проблем. То голод, то засуха, то чупакабра какая в огород забежит, то ещё бес его знает, что случиться может. Но мы не одиноки и мы боремся с этими проблемами вместе. И живём по сорок, пятьдесят, а то и шестьдесят лет.
А что адепты? Идут по пути одиночества, потому что быть с кем-то — значит делить силу пополам, а то и на большее число, преследуют недостижимое для них счастье, пытаются забраться на вершину горы, что вершины не имеет и в конце-концов умирают молодыми не оставив ничего после себя кроме распотрошённого тела, которое через пол дня встанет и пойдёт кошмарить сельский люд.
Хотя есть и второй вариант, не менее распространённый: адептами становятся несчастные, которым не осталось ничего, кроме как мстить, забирая с собой в могилу сотни причастных и непричастных.
Эспен задумался. Он, хоть и видел Гунхильдра, считай, второй раз, но верил ему так же как и Ярону. Вернее, он не верил никому из «двуногих», просто он знал, что тот не лжёт.
Пустой левый глаз, явно отнятый не зверем, шрам в виде «заячьей» губы, соединяющий её с носом от ножа, множество рубцов на щеках и лбу, а также лишённая двух пальцев правая рука говорили о многом.
И глаза.
Эспен никогда не видел у себя или у другого животного таких. Они принадлежали только некоторым двуногим, но от чего — Эспен сказать не мог. Он едва ли смог полностью понять жизненные принципы людей и до философии лысых обезьян толком не добрался.
Поэтому, он не рвался идти по Пути Тельмуса. Ему нужен был третий уровень для управления деревней после смерти Ярона и возможности выпускать наружу копящуюся звериную жажду крови. Этого было более чем достаточно паразиту от Древа Жизни.
В остальном, его цели были неизменны: сытно есть, спать в тепле, удовлетворять терзающую его человеческую оболочку жажду плотских утех и, в целом, быть на вершине окрестной пищевой цепочки.
Согласно справочнику,
По меркам сородичей, он уже был сверх-долгожителем прожив целых три с половиной года (когда в начале Лета он получил самосознание, то не был старше двух недель), что уж говорить о целом веке. Его маленький мозг, даже усиленный мощностью человеческого попросту не выдержал бы дольше.
— Охотник — тот же солдат, но действующий по другому. Ты не солдат, нет… Но воин. Сильный воин, раз завалил седого кабана. И тренировать тебя нужно как воина — самостоятельную боевую единицу.
Седой кабан в роще, что слон в посудной лавке. Найти его не сложно, а вот в густых зарослях и более мелкую дичь, я тебя ловить научу. Кроме того, ты должен уметь ставить и распознавать вешки, а также изучить язык жестов если придётся взять тебя в отряд. Передвигаться ты тоже должен тише.
Я когда с остальными ходил за тушей по твоим следам диву дался как за тобой самим пара медведей не увязались.
Научу маскироваться. Не только задницу свою белую ты должен прятать уметь, но и запах, и даже дыхание.
В общем, работать есть над чем. Ярон говорил, что если станешь «зверем», он передаст деревню тебе. Я с ним не согласен, но если так будет, то по крайней мере волки и медведи никогда не будут нас тревожить, чуя силу третьеуровневого адепта. А там, гляди, найдёшь жену и думать за тебя она будет.
А может быть так, что и сам уму-разуму научишься, Храдхировы пути неисповедимы. — почесал седую бороду старик, — Ладно, иди, готовься к гуляниям, а завтра, с первыми петухами, чтобы был на пороге избы. Опоздаешь — поколочу так, что мать родная не узнает, хоть её у тебя и нет более. — ухмыльнулся Гунхильдр.
— Я не забуду этого, Гунхильдр. — благодарно ответил паразит, сумевший скопировать на своём лице доброжелательную улыбку.
* * *
— Я хочу поднять эту чарку за нашего нового-старого брата — Эспена! — встал из-за длинного стола староста Малых Дубков и все тут же замолчали, — Ты пришёл сюда не так давно, но уже успел стать родным и даже принести пользу нашей деревне. Если ты когда-нибудь решишь уйти, то знай: тебе здесь рады в каждом доме и каждый будет помнить о твоей добродетели.
А до тех пор, можешь пить с нами с одного бочонка и есть с одной тарелки, никто слова против не скажет. Так ведь? — обратился он к односельчанам.
— Нет, конечно! За Эспена! — ответили добродушные крестьяне.
Когда основные блюда были съедены, а мужики выпили большую часть хмеля, люди пустились в пляски вокруг большого костра. Молодые пары в отличии от стариков танцевали более плавно и чувственно. Кто-то уже даже покинул праздник и отправился в амбар или иное место, где можно было бы уединиться.