Воин. Возвращение
Шрифт:
Поняли и осознали.
Мужская составляющая группы поддержки гхнола взревела в один голос, чуть-чуть уступая в децибелах визгу оскорбленных самок. Даже наемника проняло. А то!.. Эти жесты не одну засаду 'чехов' вынуждали выявить себя заранее. Под ощутимое одобрение покойного Твердилыча, душа которого прям ныла подраться, я повторил свое выступление на бис. Потом, поправил перевязь и, насвистывая что-то незатейливое, вроде арии 'Тореадор! Тореадор! Смелее тореадор…', поспешил навстречу судьбе.
Умом я понимал, что все взаправду, но, свыкшееся с разрывом гранат и свистом пуль, подсознание категорически
* * *
Не доходя до противника метров десять, я остановился и оглянулся на старосту, желая уточнить: есть ли у поединка какие-то дополнительные правила? Вот ведь, из-за легкомысленного отношения, раньше спросить не удосужился, а Титыч, будучи уверен, что мне все лучше него известно — сам и словом не обмолвился. Оглянулся — но при этом, одновременно, как учили, делая шаг в сторону. Вовремя… Пилум гхнола просвистел совсем рядом. В ладони от плеча. Ага, значит, правила тут просты и незатейливы, как сатиновые трусы: увидел врага — убей! И никакого рукопожатия, расшаркиваний или поклонов, никакого свистка арбитра перед началом поединка не требуется. Ну, что ж, все логично… Это же не спорт, а бой. Не до первой крови, а насмерть…
Промах своего наемника, гоблины прокомментировали вздохом разочарования и негодующим ворчанием по поводу моего, как им показалось 'неспортивного' поведения. Зато крестьяне, которые эту же оплошность расценили, как мастерский финт, разразились радостным криком и насмешливым улюлюканьем в адрес криворукого неумехи.
Гхнол зло сплюнул наземь, явно расстроенный. Он-то вознамерился покончить с глупым человечишкой одним броском, а теперь придется еще повозиться. Наемник нагнулся и поднял с земли увесистую булаву, устрашающе шипастого вида. Резонно, решив, что его меч-недоросль, или нож-переросток с моим клинком тягаться не сможет.
Так, что мы знаем о булаве?
Дробящее оружие, поражающая энергия которого возникает в результате произведения массы набалдашника на момент плеча, плюс сила самого воина. Ага, раззудись плечо, размахнись рука… А мы что можем этому противопоставить? Да все ту же геометрию. Что является кратчайшим расстоянием между двумя точками? Верно — прямая линия.
Рассуждая самим краешком сознания, я тем временем изображал на поляне нечто напоминающее финскую летку-енку. Помните, как там? 'Это летка-енка, это летка-енка, это летка-енка вам говорят. Два шага налево, два шага направо, шаг вперед и три назад'*. (*автор хохмит, смешивая салат из разных произведений). При этом, едва удерживая от глупости рвущегося в бой покойного тезку. Который, кстати, в легионе тоже не подводником в обозе служил и к гхнолам, соответственно, имел личный счет. Поскольку вот такой копьеметатель и отправил его к праотцам, когда Твердилыч был связан боем с двумя гоблинами и никак не мог уклониться…
Собственно весь этот хип-хоп был нужен исключительно с одной целью: развернуть наемника гоблинов лицом к солнцу. Ибо адекватный ответ интервенту требовал внезапности. Иначе мои шансы, превратиться в котлету 'по-киевски', в фарш с торчащей косточкой, резко увеличивались. Двигался плод кровосмешения видов и в самом деле чертовски быстро.
Еще один ложный выпад, отскок, шаг в сторону и — результат достигнут. Моя тень разлеглась между нами темной перемычкой. Мостом в вечность. И кому-то из нас предстояло сейчас туда шагнуть.
Гхнол присел, примерился, взметнул булаву над головой и прыгнул вперед, резко сокращая дистанцию. Видимо, решив, что я, как и добрый десяток раз до этого, отшагну назад, а он, — подгадав момент, когда вес моего тела будет перенесен на опорную ногу и дальнейшее перемещения корпуса не происходит, — со всем прилежанием влепит ежеподобной болванкой мне по голове. Резво прыгнул… и, наверняка, успел еще удивиться: почувствовав, как нанизывается, на острие меча. Я сам не пробовал, тьфу-тьфу-тьфу, но думаю: это больно. Очень…
Гхнол так и замер, парализованный болью, с поднятой в замахе рукой. Его, полный ненависти, взгляд нашел мои глаза. Боец явно хотел что-то сказать, но жизнь уже покидала его, еще мгновение тому, такое сильное и ловкое тело. Гхнол дернулся, захрипел и повалился навзничь. Так и не выпустив булаву. Словно окаменел…
Я даже испугался за свой меч. Читал, что какие-то существа после гибели окаменевают, и в виде прощального привета, лишают врага оружия. Но нет, клинок легко, без сопротивления выскользнул из раны.
Такого жалобного воя, я не слышал с тех пор, как наша сборная продула испанцам. Гоблинки рвали на себе и на соседях волосы, мужчины стучали кулаками по земле и верещали что-то нечленораздельное. Пара молоденьких самок бросилась к погибшему, и запричитала над его телом, время от времени опасливо косясь на меня. Но радостный крик людей перекрывал все это многоголосье в разы. И в унисон с ними радовался дух Владислава Твердилыча, настоящего. Вернее — прошлого. Так что мне даже головой пришлось помотать, чтоб его урезонить.
— Гырдрым Лупоглазый, ты признаешь результат поединка? — как и положено толковому администратору, Титыч бросился ковать железо, не отходя от кассы.
— Да, — нехотя проскрипел вождь гоблинов.
— Я не понял тебя, вождь, — не отставал староста. — Произнеси всю формулу, как положено по договору о мире.
— Я Гырдрым Лупоглазый, вождь племени Лупоглазых, — еще с больше неохотой, скрежеща зубами при каждом слове, но вынужденный подчиниться, заговорил гоблин. — Признаю, что Защитник деревни Выселки победил воина, выставленного племенем Лупоглазых в поединке честно и, отныне, жители деревни Выселки больше не обязаны платить дань племени Лупоглазых.
— Ну, вот… — удовлетворился Ярополк. — Теперь все верно… Вы уже уходите, или еще что-то обсудим?
— Мы уходим, человек, но не забывай, что у нас есть право вернуться.
— Есть, — кивнул староста, демонстративно зевая и прикрывая ладонью рот. — У вас хватит глупости им воспользоваться?
— Непременно… — щелкнул челюстями гоблин. — Ровно через две недели мы придем сюда и поглядим, так ли силен ваш Защитник на самом деле…
— Мы будем ждать твоего воина, Гырдрым… — важно подтвердил Титыч, умышленно опуская титул вождя.