Воинство болот
Шрифт:
Узкие бойницы неприветливо щурились на палаточный лагерь, как показалось Лучар. Она отбросила в сторону опорожненную флягу, и только тут поняла, что ее уже давно терзает поистине волчий голод, доселе незаметный по причине лютой жажды.
— Пожалуй, купание подождет, мы все же в военном походе, а не коротаем время перед балом по случаю зимнего солнцестояния, — решила она, и добавила громче, принюхиваясь к аппетитным запахам, что доносились со стороны му’аманского становища. — Будет меня кто-нибудь кормить, или нет?
Возникший словно из-под земли маркиз тут же повел ее к ближайшему костру, где му’аманы коптили над
— Только не надо предлагать мне солонину. Эта вот зверушка выглядит странно, но пахнет так восхитительно, — сказала она, щурясь на языки огня. Один из пехотинцев вскоре снял тушку с почерневшей тростниковой ветви, обжигаясь и морщась, руками отломил мясистый хвост и заднюю пару лап и протянул принцессе. Та, не жеманясь, взяла подношение и принялась перебрасывать его из одной ладони в другую, дуя изо всех сил. Вскоре ее крепкие зубы с хрустом впились в еду, при одном виде которой ее придворные дамы наверняка грохнулись бы в обморок.
Улыбаясь с набитым ртом, Лучар вспоминала, что Иеро во время их совместного путешествия вдоль берега внутреннего Моря кормил ее еще и не такой пищей. Сурового киллмена в Аббатствах учили питаться буквально всем подряд: кузнечиками, головастиками, какой-то тиной, вымоченными в соленой воде птицами-падальщиками, улитками и саламандрами. Убегая от вездесущих солдат Нечистого, воин-священник редко тратил время на охоту и рыбную ловлю и по многолетней походной привычке буквально пожирал все, что попадалось под руку, по ходу стремительного марша. Ему и в голову не приходило, что спутница, мягко говоря, не в восторге от его пристрастий и специфической кулинарии. Особенно до того, как пер Дистин узнал, что спас самую настоящую принцессу могущественного королевства, и не влюбился в нее. Не желая показать слабину перед северным крашенным дикарем Лучар несколько дней крепилась и молча ела странную стряпню спасителя.
Она сообщила о том, что хочет чего-нибудь, более похожего на человеческую еду, а не на лемутский корм, только на борту «Морской Девы» капитана Гимпа, да и то лишь после того, как старый эливенер, брат Альдо, чутко уловил волны отвращения, исходящие от девушки при виде того, как воин-священник заглядывается с борта корабля на каких-то водомерок, спросил ее о причине столь сильных эмоций. В дальнейшем именно старый эливенер следил за рационом аристократки.
Видя, с каким энтузиазмом и задумчивым выражением лица принцесса уплетает ящерицу, молодой маркиз сделался бледен и, отказавшись от предложенного му’аманами куска прокопченной солонины, попросил лишь разрешения выпить глоток вина из неприкосновенных запасов лекаря.
— Это же для раненых, маркиз? Впрочем, валяйте.
Барон, выполнивший с изрядным ворчанием служебные обязанности Герда, то бишь проверив головные караулы, застал маркиза с лекарской плетеной бутылью в руках и грозно нахмурился. Узнав, что на то есть разрешение ее величества, он пробормотал:
— Вот только фаворитов со всеми вытекающими нам и не хватает.
Под тяжелым взглядом ветерана юный аристократ поперхнулся глотком крепленого вина и поплелся к своему хопперу. Вскоре он растаял на опушке, направившись к своим подчиненным. Барон долго смотрел ему вслед, потом махнул рукой и отправился смотреть, как разместился двор.
Глава 4
Ночь в джунглях
Сон принцессы напоминал медленное погружение в топкий омут, где глохнут звуки и умирают жесты. Вокруг клубилась зеленая мгла, из которой высовывались оскаленные рожи, снабженные устрашающим арсеналом острых клыков, витых рогов и костяных ушей. При попытке повернуться к личинам демонические хари расплывались мутным облаком и вновь собирались где-то за пределами видимости, издавая мерзкое хихиканье.
Дух принцессы давно покинул поляну перед особняком и несся над просторами материка, над которым распространялась крылатая тень Нечистого.
Как это часто бывает в беспокойном сновидении, Лучар переживала целый букет чувств и эмоций, недоступных ее сознанию в бодрствующем состоянии. Ее душа сплелась с истерзанной войнами землей в единый клубок. Принцесса с отвращением и ужасом ощущала неземной холод, в который погружались целые области, которых касалась тень Нечистого, слышала, как дрожит и стонет земля от поступи многочисленных лемутских орд. Бесконечно долго ее сознание одновременно было в стадах баферов, в ужасе бегущих на север, в косяках рыб, устремляющихся из искрящихся водоемов в зловонные болота, чтобы лечь на илистое дно омутов и затаиться, пока безмолвные фигуры некромантов прошествуют мимо.
Омерзительнее всего показались ей земли несчастного Д’Алви. Даже столбы пыли, взметенные на дорогах сапогами солдатни Зеленого Круга, и те вопили о помощи и корчились, словно живые.
Пока одна часть разума принцессы созерцала картины мерзости запустения, воцарившегося на разгромленных землях, другая бодрствовала. Коротко звякнул серебряный колокольчик, знак опасности, и Лучар постаралась вынырнуть из кошмара.
Теперь она знала, что все увиденное ею есть лишь дьявольское наваждение, морок, нагнетаемый усилиями десятков чернокнижников и колдовскими машинами. В этой паутине черного отчаяния человек мог биться бесконечно, теряя всякую надежду, становясь обессиленной страхом жертвой.
— Свет да одолеет Тьму, — прошептал в голове знакомый, с характерной хрипотцой голос брата Альдо, и наваждение отхлынуло.
Парящий над континентом дух Лучар купался в лучах чистого звездного света. Под ней расстилались девственные просторы лесов, где билась ночная жизнь, многоликая и разнообразная, которой дела не было до войн двуногих. Порхали над вершинами деревьев причудливые тени, в лунном сиянии ветвистая сетка лесных рек казалась потоками расплавленного серебра, в которых сверкали алмазной россыпью косяки рыб.
Мир ночных шорохов и приглушенных звуков был океаном, вечным и мудрым, в котором жалкие клочки, отвоеванные Нечистым, тонули, словно бабочки-однодневки в пруду. Природа продолжала свое непостижимое бытие. Для нее свершения адептов Нечистого — не более чем легкая рябь на бесконечной толще воды.
Отчаянье отступило, уступив место безмятежности.
Пьянящий восторг охватил принцессу, и она понеслась над континентом к северу, куда дорога Нечистому заказана.
Переход от болот и лесов к водной глади показался внезапным. Внизу разверзлась незамутненная зеркальная гладь, в которой отражались гроздья крупных звезд и дрожала необычайно крупная луна.