Воинствующий мир

Старый Денис

А вообще трансформация поведения княгини поражает. Еще в дороге она была если не чопорной, то какой-то официальной, этически выверенной. Но все начало меняться после того, как мы расстались в Москве с Андреем Ивановичем Вяземским, ну и по мере того, как княгиня все больше со мной общалась. И сейчас я вижу не лишенную юмора привлекательную старушку, ну или не такую уж и старую, а пожилую, как сказали бы в будущем, «прикольную».

— Будет вам, — Оболенская махнула рукой. — Чем развлекать дам будете, Михаил Михайлович? Или, как и все мужчины закроетесь занятостью?

— Сегодня у нас пикник, — сказал я, чуть не назвав

привычное наименование мероприятия — шашлыки.

— Клевать малозначительное? — вновь веселилась Екатерина Андреевна Оболенская. — Не переживайте, эту французскую забаву есть на траве мы знаем, но, признаться, это то, может, и единственное, что из традиций старой Франции мне не нравилось. А слова интересные «пик ник». А у вас, Михаил Михайлович, есть стихи про птиц?

«Снегири герои — посмотри, словно капля крови на груди…» — подумал я и улыбнулся своим мыслям.

Что было бы, начти я декламировать подобные тексты. Да и на небе тучи… И вот в чем парадокс — я даже скучаю вот по этому, ранее ненавистному творчеству. Цепляет оно, как не сопротивляйся.

— Так уже даже издался вирш про орла. Узник… Читали? — невнятно говорил я, несколько растерявшись. — Есть у меня иной вирш, но он может несколько испортить настроение, в нем про разочарование в людях и опустошение.

— В крепости написали? Оттуда подобные настроения? — спросила Катя.

— Да, — соврал я.

— Ну же, Михаил Михайлович, просим! — сказала княгиня.

— Степь, синея, расстилалась близ Азовских берегов… но измена девы страстной нож для сердца вековой, — прочитал я стихотворение Михаила Лермонтова и, как и предупреждал, настроение княгини сменилось [М. Ю. Лермонтов Два сокола. Полное стихотворение см. в приложении].

— Михаил Михайлович, вы обжигались в любви? — задала вопрос Катя, после, видимо, подумала, что спросила сильно личное и попросила извинения.

— Нет. Горел чувствами, горю и ныне в своей любви, но, даст Бог, не обожгусь, — ответил я, и наши взгляды встретились.

Нет, ну точно она не равнодушна ко мне и может быть у нас получится не только взаимовыгодный союз, но и что-то большее. Вот взрослый мальчик, а все равно верю в сказку.

— Шашлыки будут готовы только вечером, а нынче я предлагаю вам прокатиться и посмотреть поместье. Все за день не осмотреть, но мы же не завтра уезжаем? — заполнил неловкую паузу.

Настало время хвалиться своими производствами. Некоторые предприятия показать не могу. К примеру, механическая, она же оружейная, мастерская находится в пятнадцати верстах к северу от усадьбы. Сахарный завод в двенадцати верстах на запад. Коровники и свинарники тоже не близко, уже потому, чтобы меньше ароматов от жизнедеятельности свиней и коров проникало в окно чудесными предзакатными вечерами. Но кое-что было рядом.

— И что вы хотите нам показать? — спросила княгиня.

— Свечной заводик. Один из двух, — ответил я.

Количество ульев превысило восемь сотен. Это у мня в поместье, а в Белокуракино уже больше тысячи. И это не исключает, что бортничество полностью ушло. У населения принимается, в том числе и в виде оброка, или скупается воск. А так, пчел летает уйма, уже несколько и опасно. Стараемся, чтобы пасека располагалась по окраинам моего поместья. Однако, чувствую, что скоро проблемы со множеством летающих собирателей меда станет в полный рост.

— В день производим всего три

сотни свечей разных размеров, — словно заправский экскурсовод рассказывал я.

Заказы на свечи расписаны на полгода вперед. Есть и те купцы, которые сами приезжают, видимо считая, что так могут скинуть цену на этот товар, как и заполучить его в первую очередь. А, между тем, гостиный двор, поставленный Авсеем у дороги, зарабатывает на таких вот дельцах.

Дело в том, что мы благодаря достаточно большому количеству воска способны продавать свечи целыми партиями. При этом варьируется и качество свечей. Есть те, которые с большим количеством свиного жира, есть фигурные, и даже пробуем делать ароматические, но они стоят очень дорого, потому, как французская вода, которую иногда называют немецкой, стоит много серебра.

Я уже передал все то, что знаю о парафине, химику Якову Захарову. Вспомнил, что это либо процесс перегонки древесной смолы, либо смесь каких-то углеводородов, которые имеются в нефти. Еще есть в нефти какие-то воскообразные вещества. Вот все это, как и свои дилетантские предложения, я собрал воедино и отдал Захарову, если он, или кто иной, умудрится создать парафин и доработать его, мы можем обогатиться и решить, если не все, то многие финансовые вопросы.

А что дадут большие деньги? Да я хоть тысяч сто эфиопов наберу, постою им в Сибири Эфиопград, вооружу, найму лучших европейских и русских инструкторов и пошлю на Париж. А что? Пусть парижане привыкают к чернокожим французам. А то приеду в столицу Франции и не узнаю, буду чувствовать себя неуютно. Я же был в будущем в столице Франции, помню свои впечатления, без арабов и разных чернокожих эта страна уже будет непривычной.

— Как будущим родственникам вы подарите мне пять сотен вот таких свечей в виде цветка, — незнаком я с биологической тещей, мамой Катеньки, но Оболенская ведет себя как-то уж слишком по-родственному.

— Безусловно, княгиня, — сказал я, взяв в руки розовую свечку и поджег ее от большой горящей свечи. — А как вам это?

Аромат розы, коим была пропитана свеча, смог перебить вонь от копоти.

Я получил новую порцию «хочу, хочу».

Далее я повел дам в теплицы. Стекло в этом времени не такой уж и дефицит, но сравнительно с покинутым мной будущим, построить стеклянные теплицы было дорого, даже очень. Но эти сооружения почти себя окупили. Только продажи клубней георгин отбили треть стоимости теплиц. Хороший был ход со стихотворением, а после и эксклюзивной продажей клубней.

А еще в одной из теплиц идет селекция, попытка скрестить латиноамериканские гладиолусы с европейскими. Занимается этим делом молодой ученый Казимир Липский, закончивший Виленский университет, но после последнего раздела Речи Посполитой не нашел себя. Страны такой уже нет, а люди, в том числе и носители национальной идеи, есть. Некоторая шляхта уехала заграницу, но немало тех, которые просто оказались не у дел, особенно, если язык, как помело.

Это сработал Тарасов, который ездил Кобринско-Березовское поместье Суворова для исследования возможностей повысить прибыль тех имений. Вот он и прислал ко мне Липского. Идиот! Казимир, работая не без успеха в Березе и пытаясь даже заниматься селекцией, начал кричать про палача польского народа — Суворова. Хорошо, что Николай Игнатьевич Тарасов увидел в парне не только бунтаря, но и специалиста, который был нам нужен.