Воины преисподней
Шрифт:
В конце концов, возможность быстро сделать карьеру перевесила остальные соображения. Ловчий легко поднял юношу с земли, перебросил поперёк седла, сам вскочил на коня, кликнул борзую и поскакал туда, откуда доносился уже едва различимый звук рога. Под влиянием тряски юноша время от времени дёргался и начинал неразборчиво бормотать. Тогда ловчий похлопывал его по спине и приговаривал:
– Погоди, милый, погоди, успеешь рассказать всё, что знаешь. Только не мне, а самому Владимиру Константинычу. Всё выложишь, как миленький! Не захочешь, а выложишь.
Они носились по лесу вот уже битый час, а толку от этого, похоже, не было никакого. Пара зайцев – разве ж это добыча для княжеской
Владимир Константинович недовольно повёл могучими плечами и уже стал подумывать о прекращении столь неудачной охоты, когда далеко позади раздался крик:
– Княже! Княже!
Он резко натянул поводья и обернулся. Кавалькаду нагонял Никита, один из этих бездельников, которые не способны выследить приличную дичь, а умеют только орать во всю глотку, распугивая даже жалких зайчишек и тем самым окончательно срывая охоту. За всадником неслась борзая.
Но что это перекинуто через седло его коня? Неужто ловчий подстрелил крупную дичь? Без своего господина! Ах, негодяй, да разве ж для себя ты охотишься? Князю, князю должен доставить удовольствие, холоп!.. Владимир Константинович нахмурился, выпрямился в седле и стал ждать, когда же подъедет ловчий.
Ждали и остальные слуги. По мере приближения всадника то один, то другой начинал охать, цокать языком, прикладывать козырьком ко лбу руку и присматриваться. Никто не понимал, что везёт ловчий. Сначала все были уверены, что он подстрелил косулю, однако теперь стало ясно, что поперёк седла его лошади переброшен человек. Но кто это?
Слуги удивлённо переглядывались, пытаясь сообразить, кого не хватает в княжеской свите. Может, с кем-то приключилось несчастье, и Никита подобрал товарища. Но все вроде были на месте. Тогда кого везёт болван Никита? Неужели какого-нибудь нищеброда или смерда? Вот дубина – из-за такой-то безделицы вздумал беспокоить князя!.. Ну ничего, сейчас Владимир Константинович ему задаст!
А князь хоть и хмурился, но не спешил обрушивать на Никиту свой гнев. Он догадывался, что ловчий ведёт себя так неспроста. Глядя на своего повелителя, слуги также молчали и не трогались с места. Наконец Владимир Константинович бросил через плечо негромко:
– Олекса…
Один из слуг тронул поводья и поехал навстречу ловчему, который был уже близко. Но Никита тотчас остановил своего скакуна и крикнул:
– Только с тобой говорить буду, княже!
Все просто оторопели от такого нахальства и посмотрели на князя уже с откровенным непониманием. Да что ж это творится, в самом деле…
Но Владимир Константинович коротко приказал Олексе:
– Назад, – и поехал к ловчему сам.
О чём они говорили, так и осталось для всех тайной. Слуги видели, что князь насупился и слушает Никиту молча, время от времени поглядывая на переброшенного через седло человека, а ловчий возбуждённо дёргает руками, хотя и объясняется при этом хриплым шёпотом. Потом Владимир Константинович нервно хлестнул коня, кликнул слуг и отдал им приказ о немедленном возвращении в Углич.
По приезде в княжескую резиденцию ловчий, под бдительным присмотром Владимира Константиновича, в одиночку отнёс так и не пришедшего в себя парня в отдалённую внутреннюю комнату. Посланные вперёд слуги позаботились о том, чтобы на их пути не попался случайно ни один человек. Затем во дворец был срочно призван знахарь и оставлен подле больного вместе с Никитой. Двери комнаты денно и нощно стерегли вооружённые гридни.
Был ли смысл во всех этих предосторожностях? Разумеется, Владимир Константинович не стал бы темнить понапрасну без достаточных на то оснований. Не таков был углицкий князь. Ситуация представлялась Владимиру Константиновичу крайне запутанной. В лесу ловчий рассказал своему господину об ужасных обвинениях, якобы выдвинутых парнем по адресу углицкого князя. Владимир Константинович даже представить не мог, как появилась на свет столь гнусная клевета! И вообще, выдумать такое мог только юродивый. Однако после двух-трёх простейших вопросов Владимир Константинович понял, что речь шла вовсе не о нём, а о каком-то другом князе. Хорошо, что у слуги хватило смелости поведать обо всём, и этот болван не бросил с перепугу парня в лесу, как хотел сделать вначале. В результате Владимир Константинович стал обладателем некой тайны, которая могла ему очень пригодиться. Только бы узнать, кто из князей предал Христа!
Владимира Константиновича радовало то обстоятельство, что под влиянием жара юноша назвал ростовского князя Бориса Васильковича спасителем. Значит, племянник его не был «сатанинским иудой». Вот и отлично! Будет на кого опереться в борьбе с предателем. Оставалось только привести парня в чувство и выведать имя, которое он так и не назвал в бреду.
Знахарь с Никитой, который временно превратился в его подручного, очень желали угодить своему господину и старались изо всех сил. Утром следующего дня юноша очнулся. И тогда Владимир Константинович окончательно убедился, какой неслыханной удачей обернулась вроде бы неудачная охота.
Илья (так звали парня) оказался послушником небольшого монастыря, расположенного верстах в сорока западнее Владимира. Там жило всего-навсего четверо престарелых монахов, не считая игумена Антония. Таких миниатюрных обителей появлялось в последнее время превеликое множество. Вот и Антоний, чудом спасшийся из рук татарских нечестивцев, спаливших Суздаль, выстроил на берегу Колокши подобие лачуги, вокруг которой теперь лепилось ещё несколько не менее жалких построек. Жили они бедно, огородничали, держали пасеку, ловили в речке рыбу, усердно молились Богу да время от времени переписывали на заказ книги, взимая за сей праведный труд оплату мукой либо крупой.
Илья попал в монастырь прошлой осенью. Родился он в семье ростовского бондаря, до поры до времени жил, как все дети тамошних ремесленников, да только привычный уклад жизни был напрочь разрушен ордынским нашествием: четыре года назад погибла вся его семья. С тех пор мальчишка бродил по дорогам, выпрашивая подаяние. А прошлой осенью уже после наступления ранних заморозков постучался в двери одной из хижин Антониева монастыря, осипшим голосом начал проситься внутрь – и потерял сознание.
Монахи позаботились об Илье, а когда игумен услышал его историю, то после недолгих размышлений предложил остаться с ними, ибо питал жалость ко всем пострадавшим от татар. Кроме того, он рассчитывал, что юноша станет выполнять самую тяжёлую хозяйственную работу, а от этого будет немалая польза и облегчение престарелой братии. Паренёк с радостью согласился. Идти ему всё равно было некуда, разве что обратно на большую дорогу.
Так Илья стал послушником. Игумен Антоний назначил ему годичный испытательный срок, по завершении которого парень должен был принять пострижение. А пока Илья жил в лачуге, которую соорудили для него монахи, трудился на огородах и на пасеке за четверых, прилежно корпел над Писанием, заучивал наизусть молитвы и исполнял различные мелкие поручения игумена. И пусть Илья ел не досыта и спал под ветхой крышей, зато был уверен, что и завтра, и послезавтра, и впредь получит утром и вечером варёную полбу, сочевицу или репу, если нет поста – трижды в неделю уху или вяленую рыбу.