Воины столетия. Наследие
Шрифт:
— Я не уверен, что смогу изменить мысли человека. Вырубить, откинуть, руку вывернуть — это у меня получалось. Но заставить кого-то думать так, как мне надо… Нет.
Я вытаращила глаза. Последнее слово напарник произнёс отрывисто и резко, будто ставил точку в разговоре на эту тему. Но я отступать не собиралась.
— Можно же попробовать.
— Почему тебе так хочется, чтобы я залез кому-нибудь в голову?
— Я ищу альтернативу твоей самоубийственной миссии. А вот почему ты так категоричен?
Мы вышли из школы. На улице было на удивление тепло. Я помяла шапку в руках, да и бросила её в сумку. Сашка тоже не спешил накидывать капюшон.
— Потому, что я на себе испытал подобное, — он достал из кармана наушники и теперь сжимал их в руке, хмуро оглядывая школьный двор, по которому носились младшеклассники. — Потому что не знаю, чем закончится для человека такое влияние. Потому… Потому что не хочу быть похожим на Зевса.
— Ты никогда не станешь таким, как он, — отрезала я. — Я не позволю.
— Тогда не предлагай мне подобное.
Я возвела глаза к небу.
— А ты не думал, что может повториться…
Нашу беседу прервала Настя. Она подбежала к нам, поскользнулась на сырой плитке и, схватив меня за локоть, выпалила прямо в ухо.
— Пошли вечером в кино?
— На что? — спросила я, потирая висок.
Настя обернулась и заорала.
— Артем! Как та фигня называется?
— "Курс на Венеру", и это не фигня!
— Во! Фантастика! В аймаксе!
Я посмотрела на Сашку.
— Пойдём?
— У меня не получится. Хочешь — иди.
— Я с тобой хочу.
— Ладно, — Настя отпустила меня и поймала за руку чем-то очень недовольного Артема. — Вы думайте. Позвонишь тогда?
Мы спустились с лестницы и потопали по лужам. Через серые рваные облака пробивалось солнце, лучами играя на мокром асфальте. В наши края спешила весна, и дома сидеть не хотелось.
— Может, сходим в кино? Сто лет никуда не ходили.
— Иди. Я же говорю — занят.
— Чем?
— На работу надо.
Я закусила губу. Сашка искоса посмотрел на меня.
— Извини.
— За что? — я взяла его под руку.
— Что все вот так.
Мы остановились у пешеходного. Мимо пролетели, вереща сиренами, две пожарные машины.
— Давай в другой раз. На выходных? — спросила я.
— Хорошо, — он накрыл своей ладонью мою. — Пошли ко мне?
Я кивнула.
— На часок если только.
Нырнув под арку нашей подворотни, мы застыли, как выкопанные. Двор заполонили люди — кто в чем — в халатах, в наспех наброшенных куртках, в домашних тапочках, с животными и маленькими детьми на руках. Молодежь что-то снимала на смартфоны.
— Мать твою, — прошептал Сашка, первым выходя из подворотни.
Я вскинула голову. Из окон квартиры на четвертом этаже вырывались языки пламени.
Сашка бросился через толпу. У подъезда его остановил пожарный.
— Куда? Горит, не видишь что ли?
— Это моя квартира!
— Был там кто?
— Кошка!
— Тушат уже, с той стороны дома, — пожарный хотел сказать что-то ещё, как из подъезда выскочил его коллега.
— Лестница… На шестом бабка… — услышали мы обрывки разговора.
— Родителям звони, — пожарный повернулся к Сашке и указал на буханку МЧС у мусорника. — Иди туда.
— Мне за кошкой надо.
— Ты огонь видишь, нет? Иди, малой.
В ушах противно запищало.
— Дайте пройти, — процедил Сашка, делая шаг вперед.
— Да пустите вы его! Сам, поди, и спалил! — гаркнул кто-то из толпы.
— Точно он, непутевый какой-то.
— И мать — шаболда.
— Да нормальная она! И парень хороший.
— Они меня один раз затопили, ни копейки не заплатили!
— А сколько раз ты нас топила, квашня?
— Рот закрой, кобелина. Я про твой притон вообще молчу.
— То стреляют, то мусорки ломают, то жгут. Плохое здесь место, граждане! Освятить надо!
— И кто нам ущерб возмещать будет, а?
Писк нарастал. Пожарный схватился за голову. Гогот толпы сменился вскриками и охами. У меня перед глазами поплыло.
— Саша, — оседая, я схватила его за руку. — Саша, остановись…
Он резко отстранился, сбросив меня с себя. Я присела на корточки, прижимая ладони к вискам. От боли заслезились глаза. Кто-то толкнул меня под локоть. Я покачнулась и едва не упала.
— Александр! — Марина Борисовна вихрем пронеслась через хватающихся за головы людей. — Хватит!
Сашка обернулся, сверху вниз посмотрел на мать.
— Их надо было заткнуть, — я не узнала его голос — низкий, хриплый, как в Перехлестье, когда он пытался убить меня. — И они заткнутся.
Марина Борисовна резко вскинула руку и наотмашь ударила сына по щеке. Писк оборвался. Меня снова толкнули под локоть. Я опустила глаза и увидела подле себя Сашкину белую кошку.
— Увидите людей со двора! — к нам спешил ещё один пожарный. — Эвакуируйте жильцов соседних домов! Черти что! Что в квартире было? Химикаты? Вы — владельцы?
— Какие химикаты? — Марина Борисовна демонстративно отвернулась от сына. — Вы в своем уме?
— Народ как подкошенный попадал! Это что, по-вашему?
— А мне откуда знать? Я себя прекрасно чувствую. И вы, похоже, тоже, — Сашкина мать глянула на меня. — Идите, погуляйте вдвоем.
— Ну, уж нет! Сын ваш остаётся тут! К нему есть вопросы. Вы, девушка, кто?
Тут живёте?
— Нет.
— Так идите домой. Ринат! Огородите переход, чтоб зеваки не лезли. Сюда не пускайте никого.