Воины Зоны
Шрифт:
Аня сказала:
— Доктор передает вам привет, профессор.
Тонкая, поросшая седыми волосками рука поднялась, рукав задрался, обнажив запястье. На коже виднелись красные точки, похожие на следы уколов. Дрожащие пальцы ухватились за кольцо с проводами. Аппарат на тележке загудел, бобины с магнитными лентами на магнитофонах стали крутиться быстрее. Северов снял кольцо с головы, неловко изогнувшись, повесил на торчащий из спинки кронштейн. Только сейчас я заметил, что обе лампочки висят в одной половине помещения, и там, где находятся хозяин с охранниками, куда темнее.
Профессор положил руки на подлокотники,
Левый глаз Северова тускло блестел. Я сделал еще один шаг, попавшийся под ноги осколок стекла хрустнул — вроде и не очень громко, но старик в кресле вздрогнул. Монолитовцы одинаковым движением положили руки на арбалеты.
Кожа на лбу профессора собралась складками, левый глаз часто заморгал. Правый, скрытый огромным выпуклым бельмом, оставался неподвижен и пялился в пустоту.
Сухие серые губы раздвинулись, слабый голос прошелестел:
— Не подходите близко, не надо.
— Стоять, — негромко произнес один из охранников.
Северов провел дрожащими пальцами по лбу и прошептал:
— От вас идет пелена.
— Что? — спросил я.
Он опять затрясся.
— Тише, тише. В этом мире все так… так громко, так выпукло и ярко. Все шершавое, острое, мне трудно в нем. Шершавый мир, очень плотный, жесткий.
— В этом мире? — переспросил я негромко. — В каком «этом»?
— В мире реальных вещей, физическом мире. — Я едва слышал его, казалось, это умирающий шепчет столпившимся у постели родственникам. — Я привык к иному. Долгие годы мы обитали там, где есть только энергия, в пространстве чистой информации. В коконах так легко дышится, так тепло и безопасно, безопасно… — С каждым словом он говорил все тише и наконец смолк, будто заснул. Или умер. Левый глаз закрылся, бельмастый пялился в никуда. Я растерянно оглянулся — наш проводник ушел, Бугров стоял в той же позе, Аня смотрела на Северова, подавшись вперед, прижав руки к груди. Она казалась напуганной и в то же время рассерженной.
А меня все это начинало злить. Ну вас в мапупу, как сказал бы кое-кто. Что за ерунда? У нас есть дело, а разговоры про другие миры и чистую энергию — бессмысленная болтовня. Я повернулся к Северову, чтобы сказать ему это… и не сказал.
На подлокотнике был маленький джойстик, профессор тронул его, и кресло поехало ко мне. Тележка с аппаратом, затарахтев, сдвинулась с места, качнулись провода. Телохранители одновременно сделали шаг вперед, потом второй. Кресло остановилось. Северов так и не покинул тень под стеллажом, но теперь видно хозяина Зоны стало получше.
И вдруг мне стало жалко его. В этом лице с запавшими глазами, в большом выпуклом лбу и вялом подбородке с обвисшей кожей еще остались следы былой силы. Когда-то… когда-то очень давно Северов был настоящим человеком. Из тех, кто оставляет след в истории, кто попадает в учебники. На что он поменял все это? На могущество в границах Зоны? На жизнь в «пространстве чистой информации»? Почему его тело превратилось в развалину, что выжгло нервную систему и так расстроило органы чувств, что теперь его пугает любой резкий звук, а обычные предметы кажутся слишком выпуклыми и шершавыми?
— Вы должны завершить свою
Я нахмурился. Хоть что-то внятное, наконец-то.
— Почему утром?
— Плутоний должен пройти определенные стадии облучения, для этого на стенде собрали большую установку. Если…
— Где? — перебил я, и Северов опять вздрогнул. — Где собрали?
— В машинном зале третьего энергоблока, — прошелестел он. — Трансмутация проходит в три этапа, это связано с истечением быстрых нейтронов. Процесс завершится к одиннадцати часам дня, может, к полудню. Преждевременный взрыв не имеет смысла для Кречета.
— Кречет находится там же, в этом зале?
Пальцы на подлокотнике шевельнулись, кресло стало отъезжать от меня. На стеллаже мигнули диоды, тихо загудел выключенный монитор, что-то треснуло в принтере. Охранники застыли, руки лежали на арбалетах, и я решил не идти за профессором.
— Не шевелитесь, прошу вас, — прошептал он. — По крайней мере, не делайте резких движений. Вы будто бьете меня ножом, когда двигаетесь быстро, бьете ножом прямо в мозг, в мой мозг. Да, он там, Кречет там. Конечно. Он ждет. Это же игра, а доктор хороший игрок. Он ждет моего хода, ждет контратаки, моей атаки, прохода пешек по флангу… Я…
— Как нам попасть в машинный зал? — спросила Аня, подходя ко мне.
Руки Северова потянулись к кольцу с окуляром.
— Не подходи, не подходи ближе, — зашептал он, снимая устройство с кронштейна. — Что это, почему от тебя так сквозит? Я могу простудиться, мой мозг простудится, стой на месте!
Я положил руку на плечо Ани и заставил отступить на шаг. Северов надел кольцо на голову, повернул, чтобы окуляр пришелся на левый глаз. Темный монитор за креслом мигнул, разгорелся — на экране проступила карта. Сплошные линии и зигзаги, надписи, стрелки… Профессор поднял руку, морщинистая ладошка обратилась к нам, он переместил ее, будто сдвигал что-то в воздухе, — изображение на мониторе поползло в сторону. Рука опустилась — и карта вслед за ней. Поднялась, качнулась вбок, два пальца сложились «ножницами», перерезали что-то невидимое… Изображение съехало в сторону, вдоль левого края протянулась линия разреза. Примерно треть, где были железнодорожная ветка и Припять, отпала от остального изображения. Северов сделал жест, будто сминал лист бумаги, и эта часть карты сморщилась, свернулась в комок, полетела в левый угол монитора, где мерцало стилизованное изображение мусорной корзины. Комок исчез в ней, оставшаяся часть карты развернулась на весь экран, увеличилась, там проступили линии, невидимые раньше. Северов ткнул перед собой указательным пальцем. Одна из клавиш стоящего под монитором принтера с клацаньем ушла в корпус. Рука профессора без сил упала на колени. Зашелестело, затрещало, из принтера полез лист бумаги.
— Вениамин, мальчик мой, возьми это.
Вениамин? Раздались шаги, Бугров медленно прошел мимо. Вот, значит, как его зовут. Много лет назад, на полигоне во время испытания БТС, нам не сказали имя таинственного эксперта.
Со щелчком передняя панель принтера отпала, noвисла на почти сломанном зажиме, и морщинистый гном в кресле содрогнулся, будто через провода эта поломка каким-то образом передалась в его тело вспышкой боли. Лист с отпечатанной схемой спланировал на пол, Бугров поднял его и попятился, разглядывая.