Воители безмолвия. Мать-земля

Великий коннетабль Паминкс, чье лицо скрывал капюшон белого бурнуса, возник из темноты и приблизился к сеньору Ранти Ангу и юному Спергусу, которые ждали в окружении своих мыслехранителей на застывшей у выхода гравитационной платформе.

– Да соблаговолит, мой сеньор, последовать за мной, – произнес он с поклоном.

– Не очень-то вы спешили! – проворчал Ранти Анг. – Спергус, вы со мной?

Они вошли в узкую сумрачную галерею, за ними тенями последовали мыслехранители. Вскоре они оказались перед древней и массивной деревянной дверью, перед которой стояла решетка из мощных металлических пластин. Через мгновение, показавшееся Спергусу вечностью, решетка скользнула в сторону и исчезла в стенной нише. Влажный затхлый воздух темницы раздражал обоняние юного осгорита. Ему казалось, что плесень проникает внутрь него через каждую пору кожи.

Дверь распахнулась, и они оказались на просторном балконе, освещенном двумя плавающими в воздухе светошарами. На балконе уже находилась небольшая группа людей, чьи лица скрывались под белыми масками. На жестких нагрудниках их серых мундиров поблескивали посеребренные девятиконечные звезды, составленные из трех треугольников.

Змеиные глазки Ранти Анга впились в Паминкса.

– Господин коннетабль, вы – верховный хранитель закона! Следовательно, вам ведомо, что наемники-притивы не имеют права находиться на земле Сиракузы!

Сдержанное нетерпение в его голосе могло в любой момент перерасти в неконтролируемый гнев.

– Окажите мне по крайней мере милость ответить! Неужели этих убийц надо брать на службу ради общественного блага?

– Чуть позже вы поймете причины их присутствия здесь, мой сеньор, – безразличным тоном ответил Паминкс.

Балкон нависал над огромным круглым и пустым залом, в центре которого застыла фигура в черном бурнусе.

– Зловещее место, мой сеньор!

Спергус едва сдерживал дрожь. Вид призрачного существа, изваяния, застывшего на плитах, едва освещенных водолампами, разъедал душу впечатлительного осгорита ядом страха. В застоявшемся воздухе витал аромат смерти.

– Это и есть один из ваших пресловутых учеников, господин коннетабль? – осведомился Ранти Анг.

Паминкс кивнул.

– Можно ли увидеть его лицо?

– Пока рано, мой сеньор. Но не по причине неуважения к вам. Капюшон бурнуса будет прикрывать его голову до окончания опыта, чтобы наши мысли не мешали ему и не ослабили его психический потенциал.

– Боже правый! Он действительно обладает… теми способностями, о которых вы говорили?

Паминкс не обратил внимания на издевательское сомнение, звучавшее в словах Ранти Анга. Он извлек из складок своего бурнуса крохотное кольцо из позолоченного опталия и ударил им по хрустальному метроному. Словно под воздействием продолжительного звона часть дальней стены отошла в сторону, залив зал ярчайшим светом.

В проеме появились три новых силуэта: два наемника-притива и мужчина, чьи одежды из грубого коричневого полотна издавали чудовищную, почти животную вонь. Его обезьянье лицо посерело от ужаса.

Ранти Анг скривился от отвращения:

– Похож на миката?

– Он и есть микат со спутника Джулиус, мой сеньор, – подтвердил Паминкс. – Внесен в Индекс и объявлен раскаттой. Я подумал, что… для нашего опыта…

– Из того, что я вижу, а вернее, из того, что слышу, вы опять оправдываетесь, господин коннетабль! – прошипел Ранти Анг. – Кстати, разве вы не проводите большую часть времени, оправдываясь? По поводу всего… А чаще по пустякам!

Звонкий смех Спергуса поддержал слова властителя Сиракузы.

– Церковь Крейца считает, что микаты наделены душой, – возразил коннетабль. – Однако…

– К несчастью для вас, господин коннетабль, я не Аргетти Анг, а его старший сын! – резко оборвал скаита Ранти Анг. – Отец считал, что прав, назначая вас на этот пост. Согласимся с ним. Но если в полном соответствии с обещанием, которое он вырвал у меня перед смертью, я обязан уважать его выбор, то, напротив, ничто не принуждает меня уважать того, на кого этот выбор пал! А потому окажите милость не впутывать Церковь Крейца в ваши грязные интриги! В конце концов, разве этот микат не является одним из моих подданных? Поэтому я, и только я, могу решать, можно ли пожертвовать его жизнью ради общих интересов!

Паминкс скрыл свое недовольство за маской равнодушия и церемонно поклонился. Час реванша был близок. Надежда помогала ему проявлять терпение и сносить постоянные унижения и ежедневные оскорбления.

Пока шла перепалка, два наемника-притива подтащили перепуганного миката к статуе в черном бурнусе и остановились в нескольких шагах от нее.

– Спергус? – Голос Ранти Анга сразу стал мягче. – Вам хотелось бы знать, о чем думает сейчас микат?

– Это… было бы неплохим развлечением, мой сеньор, – промямлил юный осгорит.

Его накрашенные губы скривила едва заметная улыбка. Он пытался подавить ужас, который вызывал этот мрачный подвал.

Присутствие Спергуса раздражало Паминкса. Сеньор Ранти Анг счел необходимым притащить своего протеже на крайне важный опыт. А коннетабль считал, что не стоило вводить эмоции в первую публичную попытку казни, которая требовала нейтральной психической среды.

– Итак, господин коннетабль! Чего вы ждете? Сообщите нашему дорогому Спергусу о том, что происходит в голове миката. Конечно, если там что-то происходит! Неужели это невыносимое зловоние вызвано страхом?

Паминкс уставился на миката, чьи черные намасленные волосы были пострижены по традиционной моде Микатуна на Джулиусе: прямые и торчащие дыбом на затылке и бритые виски, которые подчеркивали выступающие надбровные дуги и выпученные глаза. Взгляд бедняги как испуганная бабочка перелетал из одной точки зала в другую. С балкона – на черную угрожающую фигуру, с черной фигуры – на двух наемников-притивов, чьи лица прятались за белыми масками.

– У него совершенно черная кожа! – пробормотал Спергус. – Потому что он ежедневно работает снаружи под лучами огненной звезды Ахкит ради того, чтобы Крейц одарил нас своей добротой, – разъяснил Ранти Анг.