Вокруг света на «Полонезе»
Шрифт:
Радио Сент-Джонса передало трогательное сообщение о том, что на каком-то судне вышел из строя локатор, но оно счастливо добралось до порта. Услышав такое, я не мог не улыбнуться. По словам капитана, ночью судно ложилось в дрейф, а днем делало не более четырех узлов (средняя скорость "Полонеза" при умеренном ветре - шесть узлов).
Сейчас я улыбался, глядя на солнечные блики, отражавшиеся в воде. А когда шел десять дней подряд сквозь туман курсом "полный вперед", моментами душа моя уходила в пятки. Вместе с тем поведение капитана того судна наводило на размышления. Ведь если плавание становится небезопасным, когда выходит из строя всего один локатор, а остальные современнейшие навигационные
Перед носом яхты раздувался спинакер. Не раз проклинал я этот большой нейлоновый парус, а сейчас благословлял его. Скорость сразу подскочила на два узла, и, хотя "Полонез" вел себя, как резвый жеребенок, мне доставляло удовольствие смотреть на пенящийся хвост, тянувшийся за его кормой. У меня совершенно не было времени спуститься в каюту поесть: все внимание поглощали паруса, а физические силы - руль.
Неожиданно море преподнесло сюрприз. Светило солнце, туман давно рассеялся и видимость казалась мне прекрасной. Вдруг я заметил, что горизонт отступил вдаль - приподнялся тонкий кисейный занавес, прежде совершенно незаметный. Зачарованно, словно под гипнозом, я смотрел на сине-голубую горную цепь, выступившую из воды. Один ее конец терялся где-то далеко на севере, а с юга она заканчивалась мысом Рейс...
Только теперь мне стало ясно, что все вычисления, связанные с прокладкой курса на карте, оказались верными. И все же неожиданное появление мыса Рейс застало меня врасплох. Каким предательским может быть море даже в солнечную погоду! Горе тому, кто не сдал практического курса по навигации...
Ветер потихоньку менял направление, но я все не спускал спинакер, надеясь промчаться с ним вдоль всего южного берега Ньюфаундленда. Однако через несколько часов мыс Рейс послал мне второе предупреждение, вынырнув из туманной дымки на таком расстоянии, что можно было разглядеть наверху маяк. Я все еще не сдавался. И только третьим предупреждением - сигналом эхолота - я уже не мог пренебречь.
Минут двадцать возился я с огромным полотнищем спинакера. Вода бурлила, как на стыке течений, и я каждую минуту с опаской поглядывал, далеко ли берег. Наконец яхта вышла безопасным курсом на ветер, и за ее кормой постепенно растаял в тумане мыс Рейс.
Затмение солнца
Айсберги были мне больше не страшны, но теперь для разнообразия зло подшучивали надо мной течения. Чтобы чувствовать себя в безопасности, лучше всего было бы уйти далеко в море - удрать от суши и всех связанных с нею неприятностей, обойти стороной банки, где было полно не только рыбы (мне она ничуть не мешала), но и рыбаков, и затем выйти на маяк Нантакет последний курсовой знак перед финишем.
Однако такое решение меня не устраивало. И не только потому, что пришлось бы сделать большой крюк. Удаляясь от канадского берега, вдоль которого идет на юго-запад рукав Лабрадорского течения, я попал бы в Гольфстрим, движущийся в противоположном направлении. Потеря двадцати миль в сутки из-за встречного течения, когда важна каждая миля, была бы невосполнимой. Поэтому у края шельфа, где можно было встретиться с Гольфстримом, я сделал поворот в сторону канадских мелей.
К туману я уже приспособился, а познакомившись с мысом Рейс, научился плыть "на ощупь". Но тут были еще приливные течения, которые меняли, причем самым непредвиденным образом, направление и интенсивность Лабрадорского течения. В лоциях приводятся подробнейшие описания побережья и условий плавания вблизи него, но они изобилуют и весьма
Увлекшись таким возвышенным занятием, как чтение лоций и атласов течений, я не вымыл вовремя скороварку и теперь от нее попахивало. Все-таки я решил сварить в ней рис - не только душа, но и тело нуждалось в пище.
А пока что радиостанция Галифакса, которую я слышал прекрасно, вероятно, потому что она была ближе других, передала сообщение о предстоящем затмении солнца. Зона его наблюдений - от северной Канады до Аляски и Сибири. Мне казалось, что "Полонез" должен находиться вне этой зоны. Но когда вдруг стало темнеть несколько раньше обычного, я понял, что это связано с услышанным сообщением, и вышел на палубу с секстантом.
Солнце стояло высоко - под углом 30 градусов над горизонтом, но светило все слабее. В зеркале секстанта я увидел двигавшуюся тень, которая в одно из мгновений (точнее в 20 часов 39 минут и 30 секунд по Гринвичу) оставила от солнца только печальный осколок, похожий на золотой рогалик. Заметно похолодало, а море стало мрачным, как в полярный день. Не удивительно, что возвращение солнца на небосклон я приветствовал с радостью первобытного человека. А ведь я располагал знаниями, необходимыми для определения своего местоположения в океане (математика, астрономия, навигация), а также другой информацией, приобретенной когда-то. И все же я поймал себя на том, что вид исчезающего солнца средь неба, а не на горизонте вызвал в глубине моего сознания какое-то идущее от далеких предков беспокойство. Может быть, причина этого - одиночное плавание и примитивные условия, а может быть, обостренное чувство опасности...
Мне кажется, что в постоянном поиске пути на морском бездорожье важно знать не только законы навигации. К примеру, я чувствую запах водорослей и рыбы вблизи мелей, берегов и в толчее течений. А шум приближающегося шторма, хлопанье парусов или лязг гребного винта проходящего неподалеку судна способны поднять меня на ноги, даже если я сплю. Тоненький лучик маяка среди черных туч я увижу намного раньше, чем покажется его полный свет... Это инстинкт мореплавателя, о котором мы забываем, постоянно пользуясь разными пособиями по навигации и приборами.
Есть ли такое понятие "инстинкт мореплавателя", я не уверен, но по-моему в критические минуты на море он необходим так же, как знание девиации компаса или деклинации солнца. Более того, если и следует где возродить его, то только на парусных яхтах. Здесь простое прикосновение ветра к лицу или вид раскачавшихся волн скажет о состоянии моря больше, чем показания прибора.
Такое наивное открытие приходит мне в голову не впервые и оно, как всегда, возвращает хорошее настроение. Я принимаюсь за поздний обед и вспоминаю, как несколько лет назад был в далеком Галифаксе безработным докером. А теперь вот направляюсь в Америку в несколько ином качестве...
И пусть у меня разбит нос, изранены руки и давно не мыта голова, пусть мне приходится есть вонючий рис и бояться надвигающегося шторма или столкновения с другим судном, - все равно я счастлив. Море дорого мне, оно мой друг.
Остров Сейбл
Ночь. Густой, как сметана, туман можно, кажется, пощупать руками. Огонь на мачте освещает лишь края парусов, резко выделяющиеся в темноте. Туман словно разрезан на длинные полосы, тянущиеся за яхтой, как и пенистый хвост за кормой. Ни впереди, ни позади не видно ни зги. Я напрягаю слух и зрение, но слышу только шум воды и барабанную дробь брызг, с силой бьющих по натянутому полотну парусов. Мне ясно, что, когда я увижу или услышу что-нибудь в этом тумане, будет слишком поздно.