Вокруг света - в поисках совершенной еды

Бурден Энтони

Келлер приготовил для меня сюрприз. Полагаю, он внимательно прочитал мою книгу и твердо усвоил, что я заядлый, на грани маниакальности, курильщик. Во «Французской прачечной» не курят, и, может быть, это единственное место, где я согласен мириться с таким запретом. Но, честно говоря, уже к пятому блюду у меня возникло желание выйти покурить. К моему радостному изумлению, они там, на кухне, это учли. Каждому из нас принесли следующее блюдо, и мое называлось «Кофе и сигарета» — кофейный крем с запахом «Мальборо» (плюс фуа-гра). Мои сотра­пезники покатились со смеху и принялись надо мной подшучивать. Я покраснел до корней волос. Это была довольно жестокая, но забавная шутка. Разумеется, я и представить себе не мог, что эта штука может оказаться еще и вкусной. Черт побери, это было вкусно! Позже Келлер объяснил мне, что использовал табак из очень

хорошей сигары. Кроме того, буквально вылизав тарелку, я получил пусть небольшую, но дозу никотина, и ощутил очень приятные, столь необходимые мне никотиновые вибрации.

Что дальше? Салат из свежих стеблей и корня сельдерея с черным трюфелем под соусом винегрет — Une salade fraоche au truffe noire . Изготовленная вручную длинная лапша тальятелле с перигорскими трюфелями и тертым сыром пармиджано реджано. (Трюфель размером с кулак нарезали — «брили» — специальным ножом прямо у стола непосредственно перед употреблением). «Рулька» трески из залива Чатем, поджаренная с травами, с «фрикассе» из молодой картошки и бекона, копченного на яблоневой стружке. (Снова недостаток превращен в достоинство — маленький, обычно ни на что не годный кусочек рыбы срезали с хребта охвостья, и получилось нечто похожее на рульку барашка). «Лобстер Наварин» — омар из штата Мэн со сливочным маслом, жемчужным луком, весенними овощами под соусом «наварин» (еще одна отсылка, на сей раз к старой доброй французской классике: «наварин» обычно ассоциируется с жареной бараниной). На хрустящем бриоше — конфит фуа-гра утки муляр из Северной Америки, а к нему — тушеный фенхель и салат из фенхеля с перцем телличерри . Диетическая вымоченная в молоке пулярка «Хилл Фам» (poularde au lait ) с клецками из крем-фреша и весенней зеленью. Жареное мясо ягненка от «Беллуэзер фам», мясное ассорти с бобами, с оливковым маслом первого отжима и тимьяном (это были самые нежные бараньи отбивные, которые я когда-либо ел). Ньокки из сыра рок­фор рикотта и соусом из масла грецкого ореха и чая «дарджилинг» и тертым рокфором. Суп из манго et son brunoise [72] (мне так нравится этот «et son brunoise»!). Салат из авокадо с сорбе из персидского лайма. Из всех тарелок, что описали круг за нашим столом в этот вечер, эту единственную поставили на стол с громким стуком. Скотт прокомментировал это так: «Это выше моего понимания. Но, в конце концов, я не так уж и умен». Кофе с пончиками — пончики с корицей и чуть теплый капучино (все, как в детстве, когда сидишь в кондитерской, а перед тобой — чашка шоколада). А еще ванильный крем с ананасовыми цукатами.

72

Способ приготовления брюнуаз означает, что продукт режут на очень мелкие кусочки.

Это был потрясающий воображение, даже пугающий своими масштабами обед, и следует заметить, что он сопровождался великолепными винами. К сожалению, я не большой специалист в винах. Могу лишь сказать, что Скотт, который в этом понимает, много раз восклицал «Ого!» Лично мне запомнилось насыщенно красное вино в огромном бокале, я попробовал и не смог сдержать восторженного возгласа. Граница между кулинарией и волшебством была преодолена.

Сам Келлер — спокойный человек с несколько суховатым, сардоническим юмором и настороженным, внимательным взглядом собранного специалиста, который точно знает, что должен делать, и делает это каждый день.

Его раздражает, когда спрашивают об этапах его восхождения к совершенству.

— Совершенство — это нечто, чего никогда не достигаешь, — ответил он. — Это то, чего все время добиваешься. Если ты достиг его, это уже не совершенство. Достигая, ты его утрачиваешь. Достиг — значит потерял. Значит, его больше нет.

Если начнете слишком много болтать при нем о «творчестве», то услышите в ответ: «Творчества очень мало в чем бы то ни было».

Вместо слов «я», «мне», «мой» он употребляет слова «надежда», «уважение», «заведение», «будущее». Да, высокие слова — в разговоре о ремесле, в котором большинство не видит дальше еще одной звезды, еще одной поваренной книги, следующего инвестора, следующего субботнего вечера.

Я собирался продолжить. Я собирался распространяться о тонкой связи специфики ресторана и места, где он находится. Я хотел поговорить о той волшебной силе, которая после долгих лет скитаний и множества

ошибок приводит наконец шеф-повара в его родной дом. Мне нравилась мысль, что шеф-повар с такими уникальными способностями и такой системой ценностей, как у Келлера, мог бы счастливо жить и работать в маленьком городке в какой-нибудь винодельческой стране, имея там хороших поставщиков, обученный персонал, расцветая там, в идиллической деревенской глуши, подальше от кровожадного большого города. Эта концепция мне очень близка. Это идеал, которого достигну если не я сам, то кто-нибудь, кого я уважаю и кем восхищаюсь.

Обо всем этом я собирался написать, но развернул «Нью-Йорк таймc» и увидел, что Келлер планирует открыть «Французскую прачечную» в Нью-Йорке, что он хочет обосноваться через улицу от «Жан-Жоржа», чуть подальше «Дюкасса». И я понял, что я ничего не понял.

— Нью-Йорк у него был не охвачен, — сказал я своим приятелям-поварам, сидя с ними за столиком в закусочной в Нижнем Ист-Энде.

— С «Ракель» у него не получилось, — заметил один из моих друзей, имея в виду проект Келлера на Манхэттене, не удавшийся много лет назад. — Нет, это было здорово, но люди к этому как-то не были готовы.

— Господи! — воскликнул я. — Келлер едет в Нью-Йорк… Это же насилие! Это же все равно что приезд Уайта Эрпа. На него все набросятся! У него же и так все есть. Ньюйоркцы ездят к нему! Зачем ехать сюда и окунаться во всю эту суету?

Надо ли говорить, что все повара, ресторанные критики, те, кто пишет о приготовлении пищи, просто люди, серьезно относящиеся к еде, гурманы, которые есть в каждом городе, — все они начинают волноваться за несколько недель до открытия нового ресторана. Сказать, что этого события «с нетерпением ждут», — это ничего не сказать. Я даже не представляю, что может произойти, когда Келлер откроет здесь ресторан. Боюсь, он провалится (если это произойдет, то, уж конечно, по причинам, не имеющим никакого отношения к качеству еды). Но еще больше я боюсь, что он преуспеет. Мне нравится, что я должен проехать много миль, чтобы посетить «Французскую прачечную». Путешествие входит в программу. Оно свидетельствует о серьезности намерений, о признании исключительности Келлера как шеф-повара. Мне нравилось ехать и смотреть в окно на холмы. Не знаю, понравится ли мне иметь возможность в любой момент набрать номер, заказать столик, просто сесть в машину и рвануть на площадь Колумба. В Мекку не ездят на электричке. А посещение «Французской прачечной» я бы приравнял к паломничеству. Но все такие рассуждения, разумеется, не остановят меня, когда ресторан откроется. До встречи во «Французской прачечной»!

Глава 14

Хаггис по всем правилам

— Мы на втором месте после Тонги, — сказал Саймон, имея в виду то место, которое занимает Шотландия в мире по количеству сердечно-сосудистых заболеваний. — Надо бы это исправить. Ну что такое Тонга, в конце концов! Где это? Кажется, где-то в Полинезии. Кстати, надо бы туда съездить.

Саймон говорит, что шотландцы склонны все пережаривать. Чтобы проиллюстрировать это, он ведет меня в колбасный магазин — купить чего-нибудь к ужину. Мы далеко не в Эдинбурге.

— Слишком по-европейски… слишком по-английски, — недовольно фыркает Саймон.

Саймон обнаруживает, что они здесь поливают коричневым соусом рыбу и картошку, и его лицо искажается гримасой гнева — вероятно, вспомнил домашний «кухонный букет» или соус «грейви».

— Коричневый соус к рыбе и картошке? Нет, нет, нет и нет! — возмущался он.

Саймон, гордый уроженец Глазго, — человек едкий и всегда предпочтет солодовый уксус и побольше соли. Он весь день поил меня «Гиннессом» и водил по Глазго, а те­перь, сказал он, пора попробовать «настоящей картошечки» — «чиппи». Сначала мы поели традиционной рыбы с картошкой, то есть жаренной в кляре трески. Кстати, сейчас, когда трески становится все меньше, чаще жарят пикшу. Продается обычно в бумажном пакетике или пластиковом контейнере.

— Ее надо хорошенько посолить, — сказал Саймон. Еще он щедро полил еду уксусом. — С уксусом я даже этого чертового Элвиса съем. М-м, волшебно…

Рыба была отличная, а картошка, как везде в Великобритании, нарочито некондиционная: влажная и вялая. Не многие владельцы закусочных дают себе труд бланшировать картошку в низкотемпературном масле перед жаркой, поэтому хрустящей она практически никогда не бывает. Саймон мрачно предупредил, что запивать такой типично глазговский перекус на бегу лучше всего «Айрин-Брю», популярным кофеиносодержащим, с апельсиновой отдушкой напитком.