Вокзал потерянных снов
Шрифт:
Вопрос застал ее врасплох. Внезапно она позабыла всю тематику своих работ.
– Позвольте несколько облегчить ваше положение. Я бы хотел рассказать о том, какие темы интересуют меня. А потом мы вместе решим, сможете ли вы выполнить заказ, который я имею в виду.
Голос подождал, пока Лин не кивнула.
– Пожалуйста, запрокиньте голову, госпожа Лин.
Она в изумлении повиновалась. Это движение вызвало у нее беспокойство, поскольку таким образом открывалось мягкое подбрюшье жучиной головы, которое становилось уязвимым. Она держала голову неподвижно, пока ее рассматривали через зеркальную рыбу.
– У вас на шее такие же связки, как и у женщины-человека. И у вас такая же впадинка в основании горла, столь любимая поэтами. Правда, кожа с красным отливом, что выдает
Впервые с тех пор, как Лин вошла в эту комнату, говорящий, казалось, искал подходящие слова.
– Вы когда-нибудь изображали какта?
Лин отрицательно покачала головой.
– И никогда не рассматривали его вблизи? Например, моего помощника, который привел вас сюда? Вы случайно не обратили внимания на его ноги, пальцы, шею? Есть такие места, где кожа – кожа разумного существа – становится бессознательным растением. Отрежьте мясистую часть от подошвы кактуса, он ничего не почувствует. Уколите его в бедро, где кожа мягче, и он закричит. Но в той зоне… нечто совершенно другое… нервы переплетаются и учатся быть лишь сочным растением, и тогда боль отступает, притупляется, рассеивается, мучительная агония превращается в легкую неприятность… Вспомните других. Туловища крилей или карликов, резкие переходы конечностей у переделанных, множество рас и видов, живущих в этом городе, и еще бесчисленное множество других, раскиданных по всему свету существ-полукровок. Возможно, вы скажете, что не признаете никаких переходных зон, что хепри полноценны и целостны сами по себе и что видеть в них «человеческие» черты – с моей стороны проявление антропоцентризма. Однако, оставив в стороне иронию этого обвинения – иронию, которой вы пока не можете оценить, – вы несомненно признаете в других расах переходность от вашей расы. Может быть, в человеке?.. А как насчет самого города? Он расположен в том месте, где две реки сливаются в море, где горы превращаются в равнину, где отдельные группы деревьев собираются к югу и, когда количество переходит в качество, вдруг становятся лесом. Архитектурная застройка Нью-Кробюзона переходит от промышленной к жилой, богатые районы переходят в трущобы; от подземелий – к подвесным дорогам, от современности – к древности, от разноцветья – к серости, от плодородных полей – к пустырям… Вы поняли, что я хочу сказать, я не стану приводить новые примеры… Так устроен мир, госпожа Лин. Я считаю, что в этом состоит его коренная динамика. Переход. Точка, в которой одно превращается в другое. Так устроены вы, город, весь мир и все его жители. И это та тема, которая меня интересует. Зона, в которой нечто отдельное становится частью целого. Гибридная зона… Как вы думаете, эта тема могла бы вас заинтересовать? И если вы ответите утвердительно… тогда я намерен просить, чтобы вы поработали на меня. Прежде чем ответите, прошу вас понять, что это значит… Я попрошу вас работать с натуры, создать модель – полагаю, в натуральную величину – меня самого… Очень немногие, госпожа Лин, видят мое лицо. Человек моего положения должен быть осторожным. Я уверен, что вы меня понимаете. Если вы согласитесь выполнить этот заказ, я сделаю вас богатой, но при этом стану обладателем части вашего разума. Части, которая принадлежит мне. Она моя. Я не разрешу вам делиться ею ни с кем. Если вы это сделаете, то умрете в невероятных мучениях. Итак…
Что-то скрипнуло. Лин догадалась, что собеседник снова опустился в кресло.
– Итак, госпожа Лин, вас заинтересовала гибридная зона? Вас заинтересовала эта работа?
«Я не могу… не могу отклонить предложение, – беспомощно подумала Лин. – Я вынуждена согласиться. Ради денег, ради искусства… Господи, помоги мне. Я не могу отказаться. О… господи, господи, только бы мне не пожалеть об этом после».
Она помолчала, а затем знаками показала, что согласна с его условиями.
–
За ширмой послышалось какое-то шарканье. Лин сидела не шевелясь. Ее сяжки подрагивали.
– Шторы в кабинете задернуты? – спросил господин Попурри. – Потому что вам, как мне кажется, следует посмотреть на то, с чем вам предстоит работать. Ваш разум теперь мой, Лин. Теперь вы работаете на меня.
Господин Попурри встал и толкнул ширму, она упала на пол.
Лин приподнялась со своего стула, от изумления и ужаса сяжки ее встали дыбом. Она не могла оторвать от него глаз.
Складки кожи, мех и перья раскачивались при каждом движении; его тоненькие конечности были скрючены; глаза выкатывались из темных орбит; рога и другие костные наросты торчали во все стороны; усики подрагивали, а рты блестели. Раздвоенные копыта мягко стукали по деревянному полу. Волны плоти накатывали друг на друга яростными потоками. Мускулы, подвязанные к чуждым костям чуждыми сухожилиями, работали несогласованно, совершая медленные, напряженные движения. Сверкала чешуя. Шевелились плавники. Судорожно хлопали крылья. Челюсти насекомого сжимались и разжимались.
Лин в ужасе, спотыкаясь, ощупью пятилась назад, пока он медленно приближался к ней. Ее хитиновый головной панцирь нервно подрагивал. Господин Попурри подкрадывался к ней, как охотник.
– Итак, – сказал он одним из осклабившихся человечьих ртов, – по-вашему, какая из моих сторон самая лучшая?
Глава 5
Айзек ждал, глядя в лицо гостю. Гаруда стоял молча. Айзек видел, что тот собирается с мыслями.
Гаруда произнес хриплым голосом:
– Вы ученый. Вы… Гримнебулин.
Ему было трудно выговорить имя. Гласные и согласные звуки, словно у говорящего попугая, исходили прямо из глотки, губы же оставались неподвижны. Айзек всего дважды в жизни разговаривал с гарудами. Один из них был путешественник, который до этого долго учился произношению человеческих звуков; другой – студент, член небольшой гарудской общины, который родился и вырос в Нью-Кробюзоне и был воспитан на городском диалекте. Оба они говорили не так, как люди, но в то же время их речь не была настолько варварской, как речь этого огромного человека-птицы. Айзек не сразу понял, что тот сказал.
– Да, это я. – Он протянул руку и заговорил медленно. – Как вас зовут?
Гаруда надменно взглянул на человеческую руку, а затем стиснул ее в слабом до странности рукопожатии.
– Ягарек…
Он сделал пронзительное ударение на первом слоге. Большое существо помолчало, неловко переминаясь с ноги на ногу, а затем снова заговорило. Гаруда повторил свое имя, но на сей раз добавив к нему замысловатый суффикс.
Айзек кивнул:
– Это все ваше имя?
– Имя… и титул.
Айзек удивленно приподнял бровь:
– Значит, я нахожусь в присутствии благородной особы?
Гаруда непонимающе уставился на него. Наконец он произнес медленно, не отводя взгляда:
– Я Слишком Абстрактный Индивидуалист Ягарек, Которого Не Следует Уважать.
Айзек удивленно заморгал и потер подбородок:
– Хм… хорошо. Простите меня, Ягарек, я не знаком с… ну, с… почетными титулами гаруд.
Ягарек медленно покачал большой головой:
– Вы скоро поймете.
Айзек предложил Ягареку подняться наверх, и тот последовал за ним, медленно и осторожно, оставляя на деревянных ступенях царапины от огромных когтей. Однако Айзеку не удалось уговорить его присесть, что-нибудь съесть или выпить.
Гаруда стоял перед письменным столом, в то время как хозяин дома сидел и смотрел на гостя снизу вверх.
– Итак, – сказал Айзек, – зачем вы сюда пришли?
Ягарек снова несколько секунд собирался с силами, прежде чем заговорить:
– Я прибыл в Нью-Кробюзон, потому что здесь есть ученые.
– Откуда вы?
– Из Цимека.
Айзек тихо присвистнул. Так и есть, гаруда проделал огромный путь. По меньшей мере тысячу миль – через суровую, выжженную землю, через сухой вельд, через моря, болота и степи. Должно быть, Ягареком двигала какая-то одержимость.