Волчьи дети Амэ и Юки
Шрифт:
Выйдя из университета, они пошли по берегу реки. Над ними распростёрлось закатное небо.
— Чем ты любишь заниматься? Что ты любишь есть? Что за люди тебе нравятся?.. — Хана засыпала его вопросами.
Он улыбался и ничего не отвечал, а потом спросил:
— Почему тебя так назвали?
— Ты о том, что моё имя означает «цветок»?
— Да.
— Когда я родилась, в нашем саду цвели космеи. Их не сажали, они выросли сами. При виде цветов отцу и пришла в голову эта мысль. Он хотел воспитать меня ребёнком, с лица которого не сходила бы улыбка, — Хана посмотрела вдаль, вспоминая детство. — Он говорил,
— …
— Поэтому я улыбалась во время похорон отца. Родственники решили, что я проявила непочтительность, и сильно злились.
— …
— Может, я и правда была бестактной?
Он посмотрел на Хану и улыбнулся, затем поднял взгляд к небу.
— Вовсе нет.
Хана с облегчением расплылась в улыбке, а затем тоже посмотрела на небо и прошептала:
— Слава богу.
Она впервые рассказала другому человеку о своём отце.
В тот самый год, когда Хана сдавала вступительные экзамены, её отца поразила болезнь. Она была единственной дочерью и не отходила от папы ни на шаг — даже к экзаменам готовилась с ним рядом. Она верила, что если будет стараться и поступит, то отец наверняка поправится. Тот, в свою очередь, подбадривал её с больничной койки. Он скончался, так и не дождавшись вестей о поступлении.
В семье их было двое — папа и Хана, а теперь она осталась совсем одна.
Сочувствующие родственники предложили свою поддержку. Семья дяди звала переехать к ним в свободную комнату, а семья тёти готова была взять на себя часть расходов на обучение. Однако Хана вежливо отклонила оба предложения.
После всех больничных расходов сбережений хватило лишь на оплату поступления и первого семестра. Но, к счастью, ей удалось получить стипендию, и она прикинула, что если подрабатывать, то на жизнь хватать должно.
Собрав пожитки, девушка выехала из арендованного дома, где они жили вместе с отцом, и поселилась в маленькой квартирке у шоссе. С собой она взяла только старый деревянный комод, напольное зеркало и отцовский книжный шкаф. На него Хана и поставила их общую фотографию, снятую в саду, когда она была ещё маленькой. На церемонию начала учебного года девушка пошла в той же траурной одежде, в которой хоронила отца.
Незаметно пролетел год. И она повстречала того парня.
Он обращался с ней очень бережно, слово с крохотным цветком, росшим в диком поле. Всегда провожал её до дома. Когда она приходила после работы к старому кафе у станции, ставшему неизменным местом их свиданий, практически всегда он оказывался уже там и терпеливо ждал, читая книгу.
Они гуляли по вечерним улицам и разговаривали обо всём на свете. Он рассказал, что работает водителем большого грузовика в транспортной фирме, занимающейся переездами. Он часто с нежностью вспоминал дома, в которых бывал, и людей, что там жили.
— Даже в пределах квартала попадаются самые разные дома. Одни побогаче, другие победнее. В некоторых живёт много семей, а в других только одна. В каких-то из них много детей, а в других — старики.
Они стояли посреди парка на площадке, с которой был виден весь город. До самого горизонта тянулись ряды светящихся
— Хорошо, наверное, свой дом иметь. Возвращаешься в него, говоришь, что приехал, снимаешь обувь, моешь руки, садишься за стол… Неплохо сделать свою книжную полку, а когда на ней закончится место — ещё одну. Свой дом — такое место, где можно делать всё что угодно.
Он говорил так, будто только о том и мечтал, чтобы однажды скопить денег и купить пусть и небольшой, но свой домик. Хана почувствовала, как на сердце теплеет от этих слов.
— Тогда я буду ждать тебя там, — тихо ответила она, глядя на жёлтые окна домов.
От этих простых слов парень ахнул и посмотрел на Хану. А затем медленно отвёл взгляд.
Обратно они шли молча, слышен был лишь хруст сандаловых листьев под ногами. Когда проходили мост через речушку рядом с домом Ханы, он вдруг заговорил:
— Хана.
— Что?
— Ты знаешь, я…
— ?..
— Должен тебе кое-что сказать.
— Конечно, что угодно.
— На самом деле, я… — парень снова замолк.
Хана поняла, что он пытается сказать нечто очень важное, но не могла даже предположить, что именно. Только подумала, что постарается принять любые новости. На дне речушки покачивались редкие водоросли. Мимо проехало несколько машин, но на мосту они были одни. Наконец он произнёс:
— До скорого.
— Ага.
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Хана проводила его взглядом.
Они ещё много раз возвращались домой вместе, но он больше не говорил о том, что пытался сказать в тот раз, а она не стала спрашивать.
Наконец, наступила зима.
Хана надела тёплую дублёнку, намотала поверх неё шарф и вышла из химчистки. Ветки деревьев на проспекте подмигивали огоньками гирлянд. Она пришла к привычному старому кафе точно в назначенное время. Его ещё не было — редкий случай.
Хана подышала на замёрзшие ладони и с надеждой вгляделась в толпу. Прохожих было много, словно в праздничный день. Хана уткнулась в недавно начатую книгу, то и дело поглядывая на часы на столбе. Назначенное время давно прошло.
Он не приходил.
Девушка закончила читать книгу, а больше заняться было нечем, поэтому она просто провожала взглядом прохожих, идущих на станцию. Регулировщики, управлявшие движением людей, порой бросали на неё обеспокоенные взгляды.
Он не приходил.
Постепенно людской поток иссякал, а холод тем временем усиливался. Хана промёрзла насквозь, но стойко терпела. В кафе вдруг приглушили освещение, и она изумлённо обернулась. Она и не думала, что прошло столько времени. Хана поймала неодобрительный взгляд официанта, начавшего наводить порядок, мысленно извинилась и отошла в сторону.
Он не приходил.
Наступила полночь, на проспекте окончательно погас свет, окрестности станции опустели. Хана сидела перед закрытыми рольставнями кафе, обхватив колени и съёжившись от холода. Какой-то пьяница попытался с ней заговорить, но девушка не отозвалась. Где-то вдалеке завыла сирена, потом стихла. Хана уткнулась лицом в шарф и закрыла глаза.