Волчьи пляски
Шрифт:
«Такой за копейку маму родную продаст, – мелькнула резонная мысль в голове Ивана, ухватившего, словно отдельную картинку, физиономию контактёра, – И не факт, что являясь одной из функциональных связей заместителя начальника охранного агентства «Кондор», он не стал функциональной связью Козина. Двойная выгода от двойной игры. Это, если не учитывать двойной риск.
Он не стал акцентировать свое внимание на этом человеке. Нет конкретных предпосылок. Мужик, как мужик. Вроде бы ничего особенного. Возраст около тридцати пяти. Не мальчик. Лицо несколько широковато. Со щеками, толщина которых свидетельствовала о хорошем аппетите. Небольшие усики на слегка выпирающей верхней губе. Глаза беспокойные и подвижные, как у человека, привыкшего наблюдать. Зацепиться особенно не за что.
– Да вот,
– Информация получена из первых рук, – скороговоркой, в свойственной ему манере, высказался Пякин, – Я лично знаком с одним из людей, работающим в охране на заимке. Видел его на днях и в разговоре выяснил, что в то самое время, когда похитили сына вашего шефа, на заимку привезли мальчишку с внешностью, по всем приметам схожей с этим самым…Данилом Бельским. Его держат взаперти и никуда не выпускают, чтобы не привлекать внимания.
– И все? – сощурился в сторону опера Усов, – И никаких конкретных индивидуальных сведений о заложнике?
Иван заметил, как усиленно забегали и без того обычно мечущиеся по сторонам глазенки Пякина. То ли занервничал, то ли просто возмутился тем, что в его адрес выражается недоверие. Как почувствовать человека, привыкшего к изворотливости и обману?
– Конкретных указующих подробностей немного, – слегка порозовел массивными щеками оперативник, – Упоминалось, что мальчишка отзывается на имя «Данил», а еще, что он до похищения жил с отцом в Москве.
– Данных вполне достаточно, – закончив с чисткой пистолета, снова вступил в разговор Серый, – И я, как старший группы считаю, что на заимке содержат именно сына Бельского. Чего тебе еще?
– Ну, раз этот вопрос решен, – продолжил тему Иван, – Тогда возникает другой. Почему мы столь свободно все эти дни производили изучение подступов к заимке и не привлекли внимание людей Козина, коли они так серьезно, зарекомендовали себя до сих пор? Глупо допускать, что они отнесутся несерьезно к охране важного заложника. По идее, они вообще должны были засекретить пребывание мальчика. Утечка подобной информации в таком случае оказалась бы просто невозможна. Ищи его хоть целый год!
– Слишком много вопросов, – выслушав, поморщился Серый, – Я вполне доверяю Эдуарду. Его рекомендовал лично Савчик.
Последнее выражение произвело на Ивана должное впечатление. Привыкший к жесткой дисциплине, на месте бригадира он также вполне удовлетворился бы рекомендацией куратора группы.
– Тогда почему, – несколько обескуражено задал он вертевшийся у него на языке вопрос, – За нами все это время ведется слежка?
А вот этих слов Серый также явно не ожидал. Уловив смысл, обратился к Пякину с широко раскрывшимися от удивления глазами.
– Могли бы и раньше заметить, – с недовольным видом буркнул опер, привычно отведя неопределенный взгляд, – Не волнуйтесь. Это мои ребята. Так сказать, подстраховка на всякий случай. Я хотел убедиться, что за вами не идут люди Козина. Удовлетворены?
Усов явно удовлетворения не испытал. Он мог только предполагать. Лукавит Пякин, или нет? Уверенности в этом человеке у него быть не могло. Другое дело, верит ли этому прохиндею Серый?
С этой мыслью Иван перевел глаза на бригадира в ожидании реакции. И не дождался. Вместо того чтобы как-то разобраться в вопросе, тот спокойно вернулся к оставленному минуту назад оружию и снова принялся его осматривать.
«Кажется, он вполне удовлетворился таким двусмысленным ответом, – понял Усов.
__________________________________________________________________
В восьмидесяти километрах от Белогорска. Гурген. Полдень 6 августа 1996 года.
Место здесь по праву называлось глушью. В полном смысле этого слова. Именно такой, чтобы представляться весьма удобным местом для осуществления дела, задуманного Гургеном. Кричи здесь – не кричи, все равно никакой помощи, если что, не жди. Тайга на этом промежутке трассы непроходимой стеной подступала к выщербленному и основательно изношенному асфальту, словно хотела поглотить дорогу начисто. Отчасти поэтому, а также из-за крайней малонаселенности здешних мест, не приходилось бояться случайных очевидцев, так как даже редкие охотники не рисковали бродить по этой буйной растительной непроходимости. Впрочем, на самом деле, даже такая возможность никого не волновала. Если бы кто-нибудь и появился в пределах видимости, бредя ли в чаще, или катя по шоссе, вряд ли он осмелился вмешаться в грядущие события и противостоять восьмерым крепким, да к тому же, еще и вооруженным мужчинам, на двух автомашинах устроивших в этих местах западню.
– Ашот. – не поворачивая головы от пейзажа полузадушенной тайгой дороги, обратился Гурген к водителю, – Свяжись с Суреном и выясни, они уже сели на хвосте или еще нет. Не хватало еще, чтобы фургон проскочил мимо. Другой такой возможности еще поискать.
Слово «нет» руководитель бригады произнес несколько в нос и с характерным прокавказским «эканьем», что придавало его речи некий оттенок дополнительной властности. На самом деле Гурген Исаакян, благодаря родному дяде некогда окончивший один из столичных ВУЗов, умел разговаривать по-русски чисто и без национальных фразеологизмов. Однако, ныне, если честно, считал это для себя не совсем уместным. Ради того, чтобы производить большее впечатление, считал нужным выговаривать слова именно так. Ради своего имиджа вожака сравнительно молодой, не достигший еще и тридцатипятилетнего возраста, предводитель группы и вел себя так, чтобы постоянно поддерживать впечатление человека, не бросающего зря слов на ветер. Возможно, что он просто начитался дешевых бульварных романов, вовсю пропагандирующих определенный стиль поведения. Может, что не исключено, тут также сыграли популярные стереотипы расхожих «боевиков». Не суть важно. Важно то, что Исаакян твердо следовал им, выработав определенный стиль поведения, поступков и словесных идиом. Так что сейчас, отдав приказание, он не стал слушать переговоры, лишь поудобнее устроился на сидении и устремил на шоссе пристальный взгляд. Этот транспорт нельзя пропускать и точка. Иначе он, Гурген Исаакян перестанет оставаться монополистом по поставке высококачественной «дури»на этом участке Сибирского региона. Прознав о его слабости, целая орда давних недругов и соперников кинется на сладкий пирог наркобизнеса в надежде откусить кус побольше и пожирнее. Может быть бизнес Исаакяна, в этом случае, и устоит, однако заварится «буча», что неминуемо «засветит» его перед госструктурами. А это, как ни печально, будет грозить возникновением новых препон и проблем при дальнейшем функционировании картеля.
Естественно, Гургена подобная перспектива не устраивала, посему он и предпочел взять руководство операцией лично в свои руки. Перед угрозой больших убытков не грех проболтаться двое-трое суток в пыльной машине.
– Босс, – закончив переговоры, доложил Ашот, склонив в сторону Исаакяна свой грузный торс, – Они сели на хвост. Ведут фургон в пяти километрах отсюда.
– Это радует, – изрек Гурген, хотел что-то добавить, но в следующий момент передумал и вновь отвернулся к окну машины.
Ашот, питавший надежды на более подробные инструкции, смущенно уставился в массивный затылок шефа и громко засопел, поджав свою монолитную нижнюю челюсть.
Исаакян не хотел разговаривать, ибо пребывал в отвратительнейшем настроении. В первую очередь на самого себя. Расслабился за последнюю пару лет, вообразил себя крупной фигурой, на которую все должны оглядываться с уважением и опаской! Ротозей! Не заметил, как допустил досадный промах. Не углядел, не уловил он момента, когда появился на его вотчине юркий таджик Ухтум, который не стал оглядываться на кого бы то ни было, не стал спрашивать разрешения, а быстро наладил свой канал героинового транзита. И выглядело это тем обиднее, что первую крупную партию наркоты ушлый Ухтум отправил так, что сам Гурген узнал об этом лишь потом, когда его собственный бизнес дал сбой. Мало того, что конкурент сбил его цены дешевым товаром, он еще и нацелил торговлю дурманом именно в тот регион Сибири, где Исаакян давно удерживал самые прочные позиции. Такая наглость болезненно ударила как по доходам, так и по самолюбию гордого армянина.