Волчица и пряности. Том 3
Шрифт:
– Госпожа Хоро уже дала мне знать о своем несчастье и о том обращении, которое ей приходится терпеть. Я, как свободный человек, намереваюсь использовать все мои силы и мое состояние, чтобы помочь ей вновь обрести крылья свободы, после чего сделаю ей предложение.
В голове Лоуренса всплыли слова, которые Марк произнес накануне.
Такой парень, как Амати, да еще в таком возрасте – если он вобьет себе что-то в башку, то уже не остановится ни перед чем.
Лоуренс мрачно взглянул на обращенную к нему
Поскольку он стоял не близко от Амати, то не мог разобрать, что там было написано, но, скорее всего, это было формальное изложение того, что Амати только что сказал. Красная метка в нижнем правом углу, вне всяких сомнений, была сделана не воском, но кровью.
В тех краях, где не было нотариусов, а также в случае, когда кто-то хотел придать договору бОльшую весомость, нежели просто подписав его в присутствии нотариуса, действовал закон обета. Этот так называемый «закон обета» означал, что человек, поставивший на договор печать собственной кровью, должен был вручить партнеру по договору кинжал и поклясться именем Единого бога.
Если тот, кто поставил кровавую печать, не выполнял условий договора, он должен был либо убить партнера этим самым кинжалом, либо перерезать собственное горло.
Как только Лоуренс примет кинжал из рук Амати, договор будет считаться заключенным.
Лоуренс, разумеется, этого не сделал; для него вообще было полной неожиданностью, что все зашло так далеко.
– Господин Лоуренс.
Амати смотрел пронизывающе; и слова звучали резко, словно тоже исходили у него из глаз.
Лоуренс понимал, что он не избавится от Амати с помощью какого-нибудь состряпанного на месте повода и что просто не обращать на него внимания тоже не удастся.
Мучительно пытаясь выиграть, время, Лоуренс сказал:
– То, что у Хоро есть долг передо мной, – правда; правда и то, что я просил ее выплатить мне этот долг молитвами за безопасность моего путешествия. Однако это не означает, что, когда бремя долга будет с нее снято, она не пожелает остаться спутницей в моих путешествиях.
– Конечно же. Однако я абсолютно убежден, что она прекратит сопровождать тебя и перейдет ко мне, – ответил Амати.
– О-о!.. – по залу вновь разнеслись возгласы.
Амати был совершенно трезв, но видом своим он сейчас невероятно походил на Филиппа Третьего.
– …Кроме того, даже если Хоро и не такая уж ревностная служительница Церкви, все же она странствующая монахиня. Чтобы выйти замуж…
– Если ты думаешь, что я не знаю законов, распространяющихся на подобные ситуации, то ты слишком о многом беспокоишься. Мне прекрасно известно, что госпожа Хоро не принадлежит к какому-либо монастырю.
Лоуренс мог лишь плотно сжать губы, чтобы не дать сорваться с них слову «проклятье».
Существовало два типа странствующих монахинь. Одни принадлежали к бессребренным монастырям, не признаваемым Церковью официально. Другие просто сами себя называли странствующими монахинями и не принадлежали ни к какому монастырю.
Большинство их относилось именно ко второму типу; странствующими монахинями они называли себя лишь ради удобства путешествий. Поскольку они не принадлежали к монастырю, на них, разумеется, не распространялись обеты безбрачия, налагаемые на служителей Церкви.
Амати знал, что Хоро – самопровозглашенная странствующая монахиня. Поэтому уже бесполезно было пытаться найти какой-нибудь монастырь и договориться с его обитателями, чтобы они солгали.
Амати тем временем продолжал размеренно ронять слова.
– Говоря откровенно, я не желал бы предлагать тебе договор таким способом, господин Лоуренс. Наверняка ведь все здесь видят во мне Филиппа Третьего из сказания о рыцаре Хашиме? Но, как бы там ни было, согласно законам Кумерсона, если женщина оказывается в долгу, ее стражу принадлежат и права заимодавца. Конечно же…
Амати сделал небольшую паузу, прокашлялся и продолжил.
– …Если ты, господин Лоуренс, как опекун Хоро, согласишься на мое предложение ей без каких-либо условий, в заключении подобного договора не будет нужды.
Столь редкие и драматические события, включающие в себя спор двух мужчин ради женщины, всегда были лучшими темами застольных бесед.
Торговцы перешептывались и пересмеивались, наблюдая, что будет дальше.
Ни один опытный торговец не поверил бы, что отношения Лоуренса и Хоро таковы, какими их описал Амати. Можно было бы даже сказать, что если кто-то верил, что странствующая монахиня действительно молится за безопасное путешествие бродячего торговца, дабы выплатить свой долг, это значило, что у этого кого-то не все в порядке. Любой нормальный человек подумал бы, что монахиня остается с торговцем, чтобы ее вновь не продали. Или же – что она остается по собственному желанию.
Несомненно, Амати об этих возможностях тоже думал, но решил, что истинная причина – первая.
Освободить бедную, несчастную, прекрасную монахиню из когтей долга – это было такое достойное и праведное побуждение! Неудивительно, что Амати решил не обращать внимания на взгляды со стороны и действовать напролом.
Лоуренс в этой ситуации и впрямь выглядел злодеем – даже если сам Амати так не считал.
– Итак, господин Лоуренс, желаешь ли ты принять этот кинжал и тем самым заключить договор? – вопросил Амати.
Наблюдающие за ними торговцы разинули рты и замолчали.
Бродячий торговец, приведший с собой красивую девушку, похоже, вот-вот должен был ее лишиться стараниями юного рыботорговца – а все из-за того, что потерял бдительность.
Да, столь увлекательное представление не из тех, что видишь каждый день.
И какие бы поводы ни пытался найти Лоуренс, чтобы уйти от заключения договора, – все они привели бы лишь к тому, что сам он в глазах других выглядел бы хуже и хуже.
Единственным выбором Лоуренса было вести себя достойно и благородно, чтобы соответствовать тому, как держался Амати.