Волчица
Шрифт:
К ночи она была прежней Настей — прежней телесно, но не душевно. Душа ее была изорвана в клочья, и все, что в ней осталось — это ненависть и желание мстить.
Она пыталась нападать на своих тюремщиков, которые все время находились рядом с ней. Но скоро убедилась, что против тренированных, сытых парней, вооруженных дубинками и мешочками с песком, она ровно ничего не значит. Даже если и возвышается над ними больше чем на голову. Все, что она знала о драках, Настя почерпнула из фильмов и фантастических книг. Теоретически она знала — куда ударить, чем ударить и как ударить, но на практике этого никогда не применяла, а что значат знания без практики? Пшик. Бесполезный
Ночь она спала на кровати, на шелковых простынях, чтобы утром ее снова накачали «супом», и вывесили на столб. Настя знала, для чего ее лечат и позволяют спать в человеческих условиях. Если у тебя есть альтернатива — ползать перед господином, унижаться, вылизывая ему грязные пятки и вонючий зад, и за то получить нормальную еду и шелковые простыни — есть шанс, что ты все-таки сдашься. Зная, что если не станешь пресмыкаться, тебя ждет бесконечная, нестерпимая боль, унижения, мухи с острыми кусачими хоботками, кнут палача и камни, которые летят в твое тело.
Да, камни — Сирус придумал новое развлечение. Он приказал привести толпу рабов, начиная с малых детей и заканчивая пожилыми, тертыми жизнью невольниками, и те бросали в Настю камни, стараясь попасть ей в особо чувствительные места. Только в голову было запрещено бросать — мучитель не хотел, чтобы Настя раньше времени умерла с проломленным черепом. И когда рабы бросали в нее камнями, стараясь изо всех сил попасть ей в живот и ниже, Сирус ухмыляясь говорил: «Видишь, ты их защищала, а они ведь не люди! Это животные! Они сделают все, что я им скажу! Скажу — они тебя выпотрошат и намотают твои кишки тебе же на шею! Или будут трахать толпой, пока не затрахают до смерти! И ты отказалась их наказывать? Рискнула для этого своей жизнью?! Дура, самая настоящая дура!»
Как-то Сирус привел своих детей и жен. Две моложавые женщины, и пятеро детей, начиная с десяти лет, и заканчивая красоткой Настиного возраста. Они смеялись, разглядывая Настю, тыкали палкой ей в грудь и в живот. А мальчишка лет десяти кинул камень ей в лицо и едва не выбил глаз — рассек бровь до самой кости. Сирус его слегка пожурил, мол, преступница не должна так просто уйти из жизни. И ни у кого из них даже мысли не возникло о том, что делают что-то неправильное. Антигуманное. Нечеловеческое.
И опять же в тумане полубреда Настя вспоминала, что подобное существовало на Земле. И медный бык изобретателя Фаларида, который первый испытал это устройство для казни — его самого поместили в полого медного быка и развели под быком огонь. И Молох, в которого бросали живых младенцев. И особо изощренные китайские пытки, перед которыми меркло все то зверство, которое придумано человечеством. Так чем эти люди отличаются от землян? Черти, самые настоящие черти! И все-таки был прав фантаст — И Земля, И Мир — это Ад для человеческих душ.
Как ни странно, слова Меррель о том, чтобы Настя научилась отстранять от себя боль — ей все-таки пригодились. Не сразу, но пригодились. Уже в полубреду, распухшая от укусов навозных мух и москитов, Настя вдруг поняла, что должна делать, и выпустила из себя душу. Воспарила над своим изувеченным телом — свободная и вольная, как ветер.
Она бы ушла совсем, но ее смерть вовремя заметили дежурившие рядом охранники. Прибежал лекарь, Настю сняли со столба и запустили ее сердце. И душу Насти как магнитом притянуло назад. Но теперь она умела выходить из себя и возвращаться обратно. Как бы Настя ни старалась — больше насовсем улететь от тела не получалось. Она всегда возвращалась назад, к боли и страданию. Чем дальше Настя отлетала от тела, тем сильнее было сопротивление ее движению. Казалось, она привязана к своему телу толстым шпагатом, который становился настоящим тросом, стоило ей отлететь более чем на двести-триста метров.
Это было похоже на то, как Меррель мстила насильникам. Та не давала им возможности насладиться ее страданиями во время насилия, Настя же висела на столбе, и ее тело не реагировало ни кнут, ни на камни, которые били в ее многострадальное тело. Если душа отсутствует в теле — она не может чувствовать боли. Душе не надо еды, воды, не надо шелковых простыней. Душа свободна настолько, насколько ей позволяет Провидение.
Только когда ее снимали со столба, она входила в тело и тогда боль снова к ней возвращалась. Настя не хотела возвращаться — кто же захочет снова испытать такие муки? Но ее упорно, будто гигантской рукой запихивали назад, и ей раз за разом приходилось проходить все шаг за шагом. И она не знала, сколько времени прошло после того, как Настя впервые оказалась на столбе. Неделя? Две? Месяц? А может десять лет? Полубред, полуявь…день за днем, ночь за ночью…
В этот день ее сняли со столба раньше, чем обычно. Она это поняла только тогда, когда прошла через пытку оживлением, и увидела, что за окном не видно кровавой луны, которая как глаз невиданного чудовища каждый вечер заглядывала в ее комнату. Настя ненавидела эту луну. Солнце она тоже ненавидела.
Ее покормили, но и в этом было что-то странное — обычно ей грубо совали в глотку воронку, при этом нещадно раздирая рот и не заботясь о том, чтобы как-то беречь ее губы и язык. В этот раз все сделали аккуратно, даже кровь не потекла. Но опять же — ей пришлось задыхаясь и захлебываясь глотать мерзкую безвкусную смесь, чтобы хотя бы не захлебнуться этим свиным пойлом. Да, она подозревала, что в нее вливают что-то вроде свиного пойла, о котором Настя читала в книгах. В нем было все, что угодно — начиная с объедков, сброшенных с обеденного стола, и заканчивая добавками для быстрого роста мяса и жира. Эдакий комбикорм для строптивой рабыни.
Затем снова за дело взялись маги-лекари, и через час Настя выглядела так же, как и по прибытии в этом мир. Если только не заглядывать ей в глаза…
Одежды ей не дали, но и не били. Настя не могла понять в чем дело, но чувства, обострившиеся за то время, что она была рабыней, подсказывали — что-то изменилось. Ее даже ни разу не облапали, не отпустили сальных шуточек, не ущипнули и не похлопали по заду. Обращались так, будто она снова стала любимой рабыней хозяина, купленной за бешеные деньги и осененной его авторитетом. Ее аккуратно вымыли — две молодые рабыни, молчаливые девушки с губками и мылом в руках. Настя их ни о чем не спрашивала, зная, что это бесполезно. Все рабы до обморока боялись хозяина дома, и если он приказал им с ней не общаться — значит, они не проронят ни слова. Ее даже натерли ароматическим маслом! Что Настю в высшей степени насторожило. Неужели этот гад хочет от нее отделаться? Снова на аукцион?
Скоро все разъяснилось. В комнату вошли несколько охранников, встав вдоль стен, и быстрым шагом зашел Сирус — как всегда обаятельный, элегантный, пахнущий благовониями и богатством.
Чистая, вымытая и натертая маслом, она была настолько прекрасна, что у Сируса перехватило дух. Эдакая ядовитая змея — ненавистная, и красивая до безумия. Сирус желал ее всей своей сущностью, он мечтал овладеть ей, как никем в этом мире! И не мог этого сделать. Проклятая колдунья, лишившая его самого ценного, что есть у мужчины! Жаль, что нельзя ее сейчас убить…