Волчий капкан

Мандаджиев Атанас

– Пожалуй, ваша правда! Теперь и я припоминаю, что у меня кошки на душе скребли, когда мы расстались. Зачем нужно было все это плести? Неужто вообразил, что вы больше никого не станете расспрашивать, поверите мне на слово и оставите в покое? Глупо, конечно!

– А Соня? Расскажите о ней – ее вам не жалко? Неужели не мучает совесть, ведь вы подняли руку на отца той, кого любили!

– Нисколько! Я имею в виду совесть. Наоборот – мне давно хотелось с ним разделаться. Ужасно он меня раздражал своей идиотской преданностью всему,

что я так ненавижу. К тому же, как вам сказать, он всегда казался мне опаснее Половянского. Друг "моего отца" по заключению. Постоянно существовала опасность, что может всплыть нечто такое, чего я не мог предвидеть. Впрочем, так оно и вышло. Я сознавал, что провалюсь именно из-за него. Но как было уберечься? У чистых душой с сатаной дружба крепче нашей. После случая с Половянским почва подо мной стала совсем неверной. Вроде все в порядке, а чувствую – тону. Эта мысль не покидала меня ни во сне, ни наяву. Естественно, я вряд ли стал бы что-нибудь предпринимать, если б не "семейная реликвия". Максимов себя выдал с головой. Я сразу понял, что он явился с определенной целью, причем цели своей добился. Я так взбеленился, что едва сдержался, чтобы тут же не вцепиться ему в горло. Однако надо было все хорошенько обдумать. Он распрощался и ушел, прикидываясь, будто ужасно доволен тем, что мы повидались, а на самом деле едва ноги волочил, как побитый пес. Тут я и схватился за голову – цепочка, вот где причина. Он мне ее дал, а потом… задрожал, как осиновый лист. Все ясно! Вот только по собственной инициативе он пришел или подослан? Меня охватила паника… Хотя "паника" – это мягко сказано, я просто голову потерял. Теперь он поделится с женой, вместе они начнут обсуждать случившееся, решать, куда сообщить о своем ужасном "открытии". Потом посоветуются с кем-нибудь из приятелей и позвонят в Комитет госбезопасности, а я тут стою и раздумываю, словно мышь в мышеловке. Но ведь мышеловка еще не захлопнулась, и потом: с какого боку тут замешана милиция да и вообще замешана ли? Да или нет?!.. Чтобы совсем не свихнуться, я вышел на улицу. Бог свидетель, ноги сами понесли меня к парку. Нож был на месте. Я его подобрал и кинулся обратно. Что я собирался делать? Ждать его в засаде и подъезде всю ночь, а утром, как он появится… или подняться прямо к ним и порешить всех разом, включительно и Соню? Убийство по-американски. Однако на ловца и зверь бежит. Только я подошел к мавзолею Баттенберга, и он тут как тут! Я притаился в тени деревьев. Вот он – решительный миг! Нет, лучше на лестнице, в парадном. Там обычно совсем безлюдно, один удар, он пикнуть не успеет. Ну, а дальше вы все знаете. Впрочем, где же были ваши люди, неужели за мной не следили? Меня ведь могли взять еще там, в парке.

– Следить-то следили. Видели и то, как вы копошитесь под кустом в парке и как потом, запыхавшись, спешите к мавзолею, однако вышла заминка: они не успели получить ордер на арест. Слава богу, что

мы оказались на лестнице!

– Да, ничего не скажешь – счастливое стечение обстоятельств! А то был бы на моей совести еще один покойник. Как это вы выразились? Не мучает ли меня совесть за то, что поднял руку на отца той, кого люблю? Интересный вопрос. Но почему вы так уверены, что я ее люблю? Разве это обязательно? Я нарочно завел роман с Сонечкой, чтобы иметь в руках козырь против ее отца. Думал, он узнает, что дочь счастлива, что без ума от меня, и тогда, может быть, перестанет рыться в моем прошлом, совать нос куда не следует. Наивно, конечно: он же сроду такими делами не занимался! Да, на воре шапка горит – я его безумно боялся! Как же, друг "моего отца"! Да, все ужасно глупо, коль скоро так плохо кончилось… А насчет Сони… ни минуты не сожалею. Дама по всем статьям великолепная, гражданин полковник. Вот уж кого не обделил господь! Да и я ее, конечно, кое-чему обучил, ее будущий муж на меня молиться должен. Вы, может, и не поверите, но она и вправду от меня без ума, так что когда узнает правду… Как вы думаете, этот идиот, ее папаша, расскажет ей все, как было, или выдумает, будто я внезапно куда-то уехал? Мне бы хотелось… Впрочем, теперь это не имеет никакого значения.

– А дядюшке вашему рассказать?

– Какому еще дядюшке?

– Как какому? "Вашему"?

– О, совсем забыл, что у меня есть дядюшка, дай ему бог здоровья! Как он там? В последнее время совсем выживать из ума стал. Мы с ним очень друг к другу привязаны; я уверен, что он вам обо мне ничего, кроме хорошего, не говорил.

– Да, верно. Чуть с ума нас не свел, рассказывая о вашем детстве.

– Он старикашка памятливый, только вот болтлив не в меру.

– Не в том дело. Он утверждает, что все подробности узнал от вас.

– Вот миляга! Я так и знал, что он не подведет. Думаете, так уж трудно выудить из впавшего в детство старика все, что тебе нужно? Благодаря ему я прекрасно "помню", как чуть не проглотил застежку от дамской подвязки и как посинел, что твой баклажан… И при всем при том дядюшка – мой единственный родственник, собственные-то маменька с папенькой живут себе припеваючи где-то в Венесуэле, как вам несомненно известно…

Едва в этот момент на лице преступника мелькнула горечь; я было подумал, что вот сейчас последуют неизбежные слезы раскаяния, но все длилось какое-то мгновенье, он овладел собой, повел плечами, и на его тонких губах снова застыла высокомерная усмешка. В этот момент он был красив, как никогда. Красив… и в то же время отвратителен. Нет, не могу я согласиться. Отрицаю всякое сходство между ним и тем, другим, Чамурлийским, несмотря на фотографии и все остальное. Петр Чамурлийский не может иметь ничего общего с этим человеком, даже когда речь идет о чисто внешнем сходстве. Петр Чамурлийский смотрел на мир мудро и доброжелательно…