Волчий закон, или Возвращение Андрея Круза
Шрифт:
Все трое лежали, скрючившись, уткнув носы в пол — чтоб только не видеть, не чуять пустоты. Юноша Григорий кивнул — и гнилолицые охранники, лязгая цепью, оттащили старшего от края.
Юноша Григорий наклонился.
— Слушай меня, дикарь, — произнес раздельно и медленно, — с тобой хочет говорить наш гость. Если будешь говорить — скажи. Если нет — тебя отведут к высоте, еще ближе, чем раньше. Говори!
— Я буду… буду, — выдохнул тот хрипло.
Отвели в комнату рядом — с одним всего окном, с фонарем на столе. Фонарь смердел керосином.
—
— И удалился жлоб, — заключил Последыш, глядя в закрытую дверь.
— Ну зачем так? — пожурил Круз. — Накормил неплохо.
— Жлоб. Мы таких на круг, и нож в руки. Пусть потанцуют, покажут, как оно, по-настоящему. А то — языком молоть… Пузырь лоховой.
— Молодой ты еще. Щенок. — Круз вздохнул. — Посмотри-ка лучше, как там у хлопца спина.
Последыш задрал рубаху на спине пленного, посветил фонарем. Выругался сквозь зубы.
— Старшой, там вшей больше жизни! О, холера! Тьфу!.. А так — нормально, опухло не очень.
— Ребра целы?
Последыш ткнул пальцем. Пленный охнул.
— Целы. Если б поломано, орал бы, — заключил Последыш удовлетворенно.
— Хорошо. Слушай сюда, — сказал Круз пленному. — Мы здесь — гости. Если ты не хочешь нас убить — мы не враги тебе. Ты — моя добыча. Я могу забрать тебя с собой и отпустить. А могу оставить здесь. Тут из вас удобрение делают, правда? Так вот, заберу я тебя или нет, зависит от того, что ты мне расскажешь. Мне не нужны ваши военные секреты — сколько там у вас солдат и где вы что готовите. Мне интересно, как вы выживаете. Что едите, как лечитесь. Как вас счастье забирает и как не забирает. Говори, я слушаю. Что вы под землей едите-то?
Пленный смотрел исподлобья. На носу его дрожала крупная склизкая капля.
— Язык я ему вроде не резал, — сказал Последыш задумчиво. — Но могу.
— Все едим, — выговорил пленный хрипло. — Говно. И ежиков.
— Как тебя зовут? — спросил Круз.
— Митя. Митяй. С Вернадского.
— Вернадского… это станция неподалеку?
— Ну. Взорвали ее, — сообщил угрюмо. — Там маманя жила. И семь братанов.
— Семь? А может, и сестры были?
— Тебе чего до баб наших, черный?
— Ты кого черным зовешь, дуралей? — изумился Последыш.
— Все вы черномазые наверху. Люди под землю ушли, а вы, черножопые, остались, жариться без крыши.
— Погоди, — велел Круз. — Все настоящие люди, кого зараза не берет, внизу живут, так? А сверху только уроды, правильно?
Пленник промолчал.
— У вас сколько новорожденных умирает?
— Ты чего, язык проглотил? — спросил Последыш свирепо. — Старшой тебя жалеет, крысу подземную, спасти тебя хочет, а ты понты тут кидаешь?
— Откуда мне знать? — буркнул Митяй. — Рождаются и подыхают, кто их считает? Народу много, жрать на половине станций нечего. Разве что уродов этих.
— А как со счастьем? Ну, когда засыпают и не просыпаются и делать ничего не хотят, улыбаются только?
Митяй ухмыльнулся.
— Говорят, вы их едите?
— Я ж говорил — всякое говно едим. И ежиков.
— Последыш, скажи ему в последний раз, — попросил Круз устало.
— Слушай, ты, — сказал Последыш, сощурившись. — Ты тут понты кидаешь, а ведь ты — никто. Недочеловек. Крыса подземная. Настоящие люди — это те, кто ни солнца не боится, ни высоты, ни холода, ни жары, кто везде может выжить, кто умеет жить. Понял? Ты, крыса, ничего не умеешь, ни бегать, ни драться. Стрелять, и то не умеешь. С пяти шагов в меня не попал. Да если я сейчас тебе пистоль дам, ты со всей обоймы в меня не попадешь ни разу. Знаешь, кто ты? Пустое место. Плесень подземная. Старшой тебя пожалел, потому что он всех жалеет. Все ему интересные — и крысы, и гнилые. Всякая жизнь интересная.
— А ты мне пистолет дай. И посмотрим.
— Развяжи его, — велел Круз. — Дай пээм.
Развязанный, Митяй отошел в угол, потирая опухшие кисти.
— Так где пистолет?
Последыш вынул пистолет, выщелкнул обойму, показал — патроны на месте. Вставил. Швырнул к ногам.
— Давай!
Митяй ухмыльнулся. И вдруг кинулся на пол.
Грохнуло. И еще. С потолка посыпалось. А потом Митяй завопил — тоненько, страшно. Будто заяц в силке.
Кричал Митяй еще с минуту. Потом Круз, подойдя, отвесил ему оплеуху. Митяй замолк, затем заплакал — вздрагивая, подскуливая тоненько.
— Руку ломать не стоило, — заметил Круз, глядя на пухнущее запястье.
— Да я несильно, честное слово. А оно как деревяшка — хрусть. Мы друг дружку сильнее лупим.
В коридоре затопали, и в дверях появились, сопя, мясолицые с автоматами наперевес.
— У нас все нормально, — сообщил Круз. — Разговор с пленным.
— Все нормально, да? Ребята, нормально, — отозвался юноша Григорий из-за спин.
Мясолицые ушли.
— Хочу сказать — мы издевательства над пленными не приемлем, — проинформировал юноша Григорий, — это варварство.
— Он завладел пистолетом. Пытался убить нас.
— Будьте впредь осторожнее, пожалуйста!
— Конечно, — заверил Круз.
— И еще: я попросил бы не умерщвлять пленного до утра. Он должен предстать перед советом, который решит его судьбу. Это наш закон.
— Разумеется.
Последыш хмыкнул.
— Успехов! — пожелал юноша сурово и скрылся.
— Сейчас не будет больно, — пообещал Круз и достал шприц.
Митяй смолк.
— Ну-ну, стрелять не боялись, чего теперь боимся…
— А, — сказал Митяй странно. — А, хы. А-а-а!
— Чего вопишь, придурок? — спросил Последыш и сплюнул.
Митяй замолк снова, задрожал, закрыл глаза.
— Ты говори. Говори, — посоветовал Круз. — Говори, что в голову взбредет. А мы послушаем.
Митяй всхлипнул и заговорил. Он плакал, шмыгал носом, вскрикивал и — говорил, говорил неустанно, боясь оборваться, замолчать хоть на секунду. Круз слушал, кивая, поддакивая, спрашивая коротко — чтобы хоть как-то направить поток слов.