Шрифт:
Пролог
Ночью в осеннем саду темно и жутко. Старая липа скрипит на холодном ветру, растопырив узловатые ветви. Едва заметной искрой бьётся крошечный огонёк свечи.
Кому понадобилось выходить с огнём в ночной
Две женщины, старая и молодая, склонились над чашей, поставленной на плоский камень под липой. Молодая укутана в широкий богатый плащ, на её шее, груди, запястьях позванивали, вспыхивая во тьме, украшения-обереги от злых чар. Старая распустила по плечам седые косы, стянув их лишь очельем на лбу. Ей бояться нечего – это её боялись. Она стояла, нагнувшись над чашей, наклонив мигающую свечу, роняя на воду капли воска.
– Ну, что видишь? – прошептала молодая.
Старуха покачала головой, глядя, как по воде расплываются белёсые пятна.
– Будущее темно, госпожа… Молчат и благая Лайма [1] , и Лаума [2] , матерь кошмаров. Надо жертву посильнее. Вот если бы княжью кровь добыть…
– Ты следи за языком-то, – тихо сказала молодая. – Мы не дома. Тут из каждой стены уши торчат…
Они обе быстро огляделись. Но вокруг только дышала холодом сырая тьма.
1
Лайма – у латгалов богиня счастья и доброй судьбы.
2
Лаума – у латгалов богиня земли, а также покровительница ночных кошмаров.
– Ладно, – молодая, прерывисто вздохнув, протянула руку. – Я ношу ребёнка князя – значит, во мне уже есть и толика его крови. Режь!
Старуха без колебаний чиркнула ножом по белой руке. Кровь побежала в чашу с водой, начала расплываться дымными облачками. Обе женщины вновь наклонились над чашей.
– Что теперь видишь? – сдавленным голосом спросила молодая.
Старуха поднесла к воде светильник и застыла.
– Его и вижу. Оборотня, – глухим голосом сказала она.
Молодая зажала рот руками, чтобы не вскрикнуть. Потом нахмурилась и резко оттолкнула чашу. Та со звяканьем перевернулась и скатилась с камня в жухлую траву, расплёскивая воду.
– Зачем, госпожа?!
– Мы его сквозь воду видим – значит, и он может нас увидеть.
Женщины переглянулись.
– И то верно, – проворчала старуха. – Ты молода, но мудра.
– Что же делать, няня? – тоскливо спросила молодая. – Как нам избавиться от него? Как уберечься?
– Откупиться, – проворчала колдунья.
– Чем?
– Чем-чем. Небось сама знаешь…
Молодая решительно замотала головой.
– Нет! Я не могу. За такое боги проклинают!
– Ну тогда…
Старуха нахмурилась, размышляя.
– Княжья кровь… – проворчала она. – А если мы её сами спросим? Она сильная – может, защитит и от оборотня?
Глава 1. Младшая княгиня
Ольга стояла
За спиной княжны слышались шёпот и хихиканье подружек. Боярышни Желана и Неждана – девицы из именитых псковских семейств. Теперь – после попытки похищения – Ольга и шагу не могла ступить одна. Стоило ей выйти из терема, как за ней тут же хвостом следовали подружки, холопки и непременно воин-охранник.
Ветер налетал порывами, играл жёлтыми берёзовыми листочками. А вон там и лодьи [3] вереницей идут по реке, слаженно двигают тонкими лапками-вёслами. Плывут гости из дальних стран: из земель эстов и латгалов, из Полоцка и Киева, из далёких нурманских земель…
3
Лодья (то же, что ладья) – парусно-гребное судно восточных славян VI – XIII вв. Произношение с «о» характерно для северных говоров. Окончательно трансформировалось в XVII в. в слово «ладья» под влиянием церковнославянского языка.
Ольга вздохнула и помрачнела, словно облако нашло на солнце. Вспомнила Радимку.
Так он и пропал, её верный друг. Вернувшись домой, Ольга и в самом деле едва про него не забыла на радостях. Однако скоро вспомнила и пристала к отцу: найди да найди Радима! «Это же он меня спас от разбойников! А вы его на берегу оставили! Его найти надо, наградить! И вообще… я по нему скучаю!»
Ольга так долго надоедала отцу, что Вардиг в конце концов осерчал.
– Дался тебе этот парень! – в сердцах воскликнул он. – Никто его не бросал, он сам в лес ушёл. Давно уже к своим вернулся.
– А наградить за службу…
– Я отца его наградил. Позолоченное обручье с собственного запястья пожаловал! Или мало?
Князь умолчал о том, что охотник Первей приходил к нему именно вызнать, что с сыном. И то обручье было и наградой за спасение княжны, и выкупом за пропавшего на княжьей службе отрока. А куда подевался ничтожный мальчишка Радим – князю было вовсе не интересно.
– Ну ладно, – недовольно протянула Ольга.
Так что, получается, Радимка просто не захотел прийти к ней? Ну как так можно-то? Неужели он ей помогал только ради награды? Разве дружба меряется серебром? Мог бы и вернуться в Плесков, хотя бы повидаться с ней!
«Наверно, так и надо, – уж в который раз уговаривала себя Ольга. – Он – охотник, я – княжья дочь. Мне следует с именитыми общаться, как матушка велит. С боярскими дочерями…»
Сама-то матушка всех знатных женщин Плескова привечает. Тебя, говорит, должны знать и любить люди, на которых наша власть держится…
Спроси: кто самый занятой человек во всём Плескове? Всякий ответит – матушка-княгиня! Вот и сегодня она занята, как всегда, на хозяйстве. А что такое хозяйство князя? Да всё, чем он владеет!
Вот, к примеру, водится в Чудском озере рыбка-снеток. Казалось бы, рыба и рыба. Но лучше её походной еды нет. Особенно хороша она для войска. Не портится, вкусная, лёгкая, сытная… Кто б подумал? Псковичи её особым образом сушат и продают повсюду – от Ладоги до Киева. От такой торговли князю большая прибыль. А кому за тем следить? Княгине.
«Вот из такой мелочи, из рыбки сушёной, и складывается богатство и сила родного Плескова! Ты дочь князя, уж не ребёнок – скоро и невеста. Ты должна всё это понимать!»