Волчья каторга
Шрифт:
— Нет, конечно, — поспешил заверить старика Иван Федорович. — Вам подавать в отставку абсолютно рано.
— Вы думаете? — с надеждой посмотрел на судебного следователя начальник уездной полиции.
— Уверен, — твердо ответил Воловцов.
— А как сестры Малышевы? — перевел разговор на иную тему Панкратий Самсонович с некоторым облегчением (мнение стороннего человека всегда важно, поскольку наиболее объективно, а потом, как ни говори, начальство в некотором роде). — Они и правда замешаны в деле коммивояжера Стасько?
— К сожалению, да, — ответил Иван Федорович.
— Ясно, — почему-то посмурнел
— Да, — кивнул судебный следователь
— И когда? — спросил начальник уездной полиции.
— Хотелось бы сегодня, — ответил Воловцов.
— Принято, — произнес Панкратий Самсонович. — О билетах можете не беспокоиться.
— Благодарю вас, — произнес Иван Федорович.
— Что ж, не смею вас более задерживать. Прощайте! — Разумовский встал из-за стола: — Был рад знакомству.
— Я тоже, — искренне ответил Воловцов и с удовольствием пожал протянутую руку…
— Вернулся? — Начальник сыскного отделения Первопрестольной Владимир Иванович Лебедев был искренне рад видеть друга.
— Вернулся, — ответил Воловцов, улыбаясь.
— И сразу ко мне? — иронически спросил Владимир Иванович.
— И сразу к тебе.
— Ну, никак вы не можете, следаки, без сыскарей обойтись, — заметил Лебедев.
— Не можем, — согласился судебный следователь.
— И что у тебя ко мне на этот раз? — не без любопытства спросил главный московский сыскарь.
— Пока пара вопросов.
— Слушаю тебя внимательно, — сразу сделался серьезным Лебедев.
— Вопрос первый, — начал Воловцов. — Имеются ли у тебя не раскрытые дела по убийствам?
— А за какой период?
— Ну, года за два последних, скажем.
— Имеются, как им не иметься, — ответил Владимир Иванович. — Большинство из них в производстве, но есть и такие дела, что вот-вот в архив лягут за «неимением подозреваемых»… Вот, ныне по весне возле кондитерской «Трабле», что на Кузнецком Мосту, супругу действительного статского советника Данилевского задушили. Прямо в ее экипаже. Вышла женщина из кафе, откушав горячего шоколаду, села в экипаж, а домой приехал уже ее остывший труп. До сих пор концов не можем найти. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Правда, извозчик ее говорит, что генеральша вышла из кафе в сопровождении мужчины, который помог ей сесть в экипаж. Но лица его он не видел, и, конечно, ни о каких приметах того человека, кроме того, что одет он был по-барски, сказать не может. — Начальник московского сыска покачал головой: — Ладно, что это я на тебя тоску навожу. Давай свой второй вопрос.
— Даю второй вопрос, — продолжил Воловцов. — А не было ли у тебя убийств с проломлением височной кости? Один удар — и конец. Будто кастетом с шипом ударили, а потом еще и придушили жертву, чтоб не хрипела.
Сыщик удивленно посмотрел на судебного следователя:
— Откуда ты это знаешь?
— Я не знаю, я только предполагаю, что таковые дела у тебя должны иметься, — ответил Иван Федорович, довольный, что попал в цель. — Поэтому и спросил…
— Отвечаю: такие дела у меня в производстве имеются. Причем не одно. — Сыщик посмотрел на Воловцова и хмыкнул: — Что, это твой дмитровский клиент такое вытворяет?
— Очень похоже на то, — ответил Иван
Лебедев порылся в бумагах…
— Вот два похожих случая… Первый — двойное убийство на Четвертой Мещанской в прошлом году. Там, во дворе дома Пискуна, недалеко от флигеля липки растут, верно, от рощицы или старинного парка еще оставшиеся. Так вот, в прошлом году в липках этих были обнаружены два мужских трупа, убитых одинаково: сильнейший удар в висок предметом, похожим как раз на кастет с шипом, поскольку в дырку на виске можно было палец засунуть. А потом, уже после нанесения смертельного удара, убийца придушил свои жертвы, вероятно, чтобы не хрипели в предсмертной агонии.
— А кто такие они были? — спросил Воловцов.
— Наша клиентура, — ответил Лебедев. — Один из убиенных — вор-рецидивист Афанасий Карпов по кличке «Шмат». Был взят с поличным и согласился сотрудничать с полицией. Стал «стучать» на своих. Сдал нам двух громил, бежавших с каторги. Постоянно сливал информацию одному из квартальных надзирателей. За это, верно, его и порешили. Второй — дружок его, Василий Ломовой по кличке «Чибис». Похоже, просто под раздачу попал, поскольку все время рядом со Шматом отирался.
— Доотирался, значит… А второй случай? — черкнул что-то в свою памятную книжку Иван Федорович.
— Второй случай произошел в начале этого года. В подворотне на Ильинке, недалеко от Ново-Троицкого трактира, нашли труп гастролера по кличке Ювелир. Этот промышлял ограблением ювелирных магазинов, брал кассы, мошенничал на доверии. Широкого профиля был специалист….
— Тоже удар кастетом с шипом? — спросил Воловцов.
— Точно так, — ответил Лебедев. — Один удар — и дырка в виске. Почерк абсолютно тот же, что и в случае со Шматом и Чибисом.
— Что, этот Ювелир тоже «стучал» на своих?
— Нет, этот не «стучал».
— А мотив убийства? — спрятал памятную книжку в карман Воловцов.
— Я полагаю, не хотел делиться, — предположил Лебедев.
— Ясно, — констатировал Иван Федорович.
— Что тебе ясно?
— Ну, во-первых, ясно, что этих Шмата, Чибиса и Ювелира порешил один и тот же человек, — ответил судебный следователь.
— Ну, это и простому городовому ясно, — усмехнулся Лебедев.
— Во-вторых, — продолжил Иван Федорович, — этот же человек, выследив некоего коммивояжера Григория Ивановича Стасько, когда он начнет разъезжать с товаром — а этот товар золотые и серебряные карманные и наручные часы, — убил его в городе Дмитрове, после чего вернулся в Москву. Не удивлюсь, — добавил судебный следователь по наиважнейшим делам, — если в скором времени будет обнаружен еще один труп с пятнами удушения на шее и дыркой в виске, в которую можно будет засунуть палец.
— А в-третьих — есть? — остро посмотрел на друга начальник московского сыска.
— Есть и «в-третьих», — сказал Воловцов. — Я знаю, как его зовут…
Лебедев на мгновение притих, а потом, вскинувшись, спросил:
— И как же?
— Георгий Полянский…
Какое-то мгновение начальник сыскного отделения Москвы неотрывно смотрел на Воловцова, потом стал лихорадочно копаться в бумагах на столе, нашел папку и, развязав тесемки, открыл.
— Ты что? — спросил друга Воловцов.