Волчья мельница
Шрифт:
В три укуса он проглотил бисквит, чуть ли не давясь. Порывшись в корзине, достал хлеб, сыр и кусок колбасы.
– Дай-ка свою котомку, она мне пригодится! Говорю же, я ухожу!
Клер сдалась. Подала ему сумку. И правда, на что она надеялась? Сегодня он уйдет навсегда. Мало-помалу она начала пятиться. Жан дернулся вперед, схватил ее за щиколотку. Соважон зарычал.
– Смотри, мой пес на тебя уже злится! Пусти меня, Жан! Я принесла тебе кое-что из вещей отца. Переоденься и уходи! Я знаю правду. Ты кого-то убил!
Но он не отпускал Клер. Она попыталась высвободиться, и Жан ухватил ее за другую ногу. Она испугалась уже по-настоящему.
– Отпусти меня,
– Погоди! – мягко проговорил парень, и в тишине голос его прозвучал четко и серьезно. – Никто в жизни не сделал для меня и четверти того, что ты за пару дней. Хочу сказать тебе спасибо, Клер! Я – не убийца, нет. Даже не думай! Прошу, выслушай меня!
Она перестала отбиваться. Прижавшись лбом к ее ноге, Жан завел свой рассказ:
– Маму не помню. Она умерла в родах, я был маленький. Отец – когда мне было одиннадцать. Мы остались вдвоем с братом, которому тогда было девять. Я не мог его бросить. Вдвоем мы бродили по округе. Я искал работу на фермах и на заводах. Но никто не хотел меня брать. Люсьен, мой брат, умирал с голоду. И вот однажды я украл кусок хлеба и бриошь. Жандармы поймали нас в тот же вечер. Отправили сначала на тот остров, что я упоминал, близ Йера. Там был настоящий ад. Но пока Люсьен был со мной, я терпел, не жаловался. И защищал его. Он был красивый мальчик, голубоглазый, как я. Вроде как это у нас от матери. Те ребята, что постарше, «деды», стали цепляться к Люсьену, ну, чтобы сделать его своей «невестой», понимаешь? Но я их не подпускал. А потом на Люсьена положил глаз один из наших надзирателей. Я попытался сказать директору, но за это угодил под палки, потом – в карцер. А этот гад воспользовался моментом и изнасиловал Люсьена. Когда остальные узнали, то сделали моего брата тапеткой, общей «девочкой»! А надзиратель еще надо мной издевался. Люсьен перестал спать, его рвало. Мне удалось выследить этого гада, надзирателя – его звали Дорле, – и я его отмутузил. Я как с цепи сорвался, Клер! Как я злился, как проклинал себя! Я не смог уберечь брата. И меня опять посадили в карцер.
Девушка не шевелилась, потрясенная рассказом. Прощайте, наивность и вера в Божью милость и людскую доброту! До этого момента Клер не представляла, что можно надругаться над мальчиком, но расспрашивать не решилась. Жан, задыхаясь от волнения, продолжал:
– Утром за мной пришли. Сказали, надо хоронить Люсьена. Он умер. Все говорили – от дизентерии. Яму копать – мне. И пока я работал, обеими руками вцепившись в лопату, надзиратель надо мной потешался. И тогда я раскроил ему череп. Этой же лопатой. Он сдох на месте. Ненависть… больше во мне ничего не осталось. Еще три года я жил на острове, потом меня перевезли в Ла-Куронн. Когда мне исполнилось бы восемнадцать, меня бы переправили в Кайенну, чтоб я тоже скорее окочурился. Но я сбежал, Клер, и им меня не поймать! Ни за что! В Ла-Рошели я сяду на корабль и поплыву в Америку. Я обещал Люсьену…
На ногу Клер закапали слезы. Женское сердце, даже очень юное, жалостливо… В том, что Жан не врет, она ни на секунды не усомнилась. Осторожно опустилась на колени, обхватила голову юноши руками, отвела от своих ног. Лунный свет упал ему на лицо. Клер заглянула в голубые, блестящие от слез глаза и, не думая больше ни о чем, неловко, вся дрожа, поцеловала его в губы.
– Конечно, поезжай в Америку! – зашептала она, едва отдышавшись. – Только подальше отсюда! Ты должен жить свободно, Жан! И я тебе помогу. Каждый год на Рождество, сколько я себя помню, папа дарит мне золотой луидор. Их набралась уже целая горсть. Я тебе их отдам. Бедный Жан!
– Скажи, может, ты все-таки ангел?
Он обнял ее, стал целовать в лоб, в щеки и в губы. Она прижалась к нему, ища ласки, еще трепеща от пережитого потрясения. Их слезы, их вздохи перемешались. Ей хотелось утешать, но желание стремительно овладело телом, сделав ее уязвимой, горячей. Клер словно раздвоилась: благоразумная дочка бумажных дел мастера – в теле женщины, жаждущей наслаждения. Ей хотелось сорвать одежду с себя, с Жана и, обнаженной, тереться об него, и пусть целует каждую частичку ее тела…
За время своих скитаний Жан познал женщин. Их было две: жена кузнеца, прятавшая его у себя на чердаке (она тоже не устояла перед очарованием его голубых глаз), и девица легкого поведения, с которой он познакомился на северной окраине Ангулема. Он был в бегах, она предложила пожить у нее в каморке и спать с ней бесплатно. Так что он первым понял, что чувства взяли над девушкой верх, что она готова отдаться.
Еще раз крепко ее обняв, Жан откатился от нее на метр.
– Не надо! – шепнул он. – Потом девушку считают испорченной. Ты только что сама сказала, что сделаешь это лишь с мужем, а я… я никогда не смогу на тебе жениться. Хоть ты мне и нравишься, Клер. Ты очень красивая, и сердце доброе. Только мне бы хотелось, чтобы ты, счастливая, шла со мной под руку и никого не стыдилась! Но это – мечты. Этого не может быть.
Очнувшись от сладкого дурмана, девушка расплакалась. Ей было немного стыдно за свое поведение.
– Нет, однажды ты на мне женишься, обещай! Я хочу только тебя! За другого ни за что не выйду. Обещай!
– Тогда едем со мной! – вскричал Жан. – Чем не выход? Я еще пару недель побуду тут, в твоей пещере, а ты собирай вещи. Твоих денег хватит на два билета, а может, и купить клочок земли там, в Америке!
Жан ликовал, его лицо просветлело. Сейчас он был похож на ребенка с новой игрушкой. Черты лица смягчились, на поросшем щетиной подбородке появилась ямочка. Клер молчала, ослепленная перспективой приключений, поездки через океан, в другой, неизведанный мир. Но с небес на землю она спустилась быстро. Здравомыслие заставило ее возразить:
– Я не могу уехать вот так, как воровка! Мама ждет ребенка, и есть еще Бертий, моя кузина. Что с ней будет без меня? И отец, и мельница! Нет, Жан. Я должна остаться тут.
Колокол в Пюимуайене пробил час ночи. Клер испугалась, вскочила.
– Господи, уже так поздно! Я убегаю, Жан. Нет, погоди, сначала отведу тебя в маленькую пещеру, это близко. Завтра или послезавтра приду опять, вечером. Поклянись, что не уедешь, не попрощавшись. Дай слово!
Она протягивала к нему руки. Жан тоже встал. Он был на голову выше Клер. Он вдруг посерьезнел, и Клер показалось, что его душа отражается сейчас во взгляде голубых глаз и стремится слиться с ее душой. Она пошатнулась, ухватилась за него.
– Клянусь тебе, Клер! Не уйду, не повидавшись с тобой.
Обещание ее утешило. Рука об руку они пошли к скалам. Соважон тенью заскользил следом.
Глава 5. Честь семьи Руа
Фредерик Жиро в это время отбывал свою последнюю сыновнюю повинность. Тучное тело умершего покоилось в гробу из массива дуба, с искусно сработанными медными ручками. Пернелль, много лет трудившаяся в доме в качестве кухарки и горничной, молилась по другую сторону домовины. Бертран, который только-только приехал из Бордо, не сводил глаз с бесцветного лица покойника, будто не в силах поверить в происходящее.