Волчья радуга
Шрифт:
Дверь легко скользнула в сторону, стоило только прикоснуться к гладкой металлической поверхности. Я неуверенно замер на пороге, не решаясь ни шагнуть вперед, ни отступить назад.
Внутри было темно. Но из-за разлитой в воздухе силы, я прекрасно чувствовал пространство. Как и должно, за шестнадцать лет, минувшие с моего последнего вмешательства в контур, ничего не изменилось. Все так же здесь царили смерть и надежда, жизнь и отчаяние. Странное сочетание — невозможное, но не для этого места.
— Здравствуйте, мои родные. Не соскучились? Ничего, осталось немного… — негромко сказал я и все же шагнул внутрь. В тот же миг в лаборатории вспыхнул свет, выхватив из мрака огромные колбы, внутри которых в мутном растворе плавали люди. Те, кто уже давно был мертв, но так и не пересек барьер. Мои дети. Мои создания. Такие же как и Пророчица.
«Рет»
Вальрет с некоторым удивлением смотрел на мать и все еще не мог осмыслить сказанное. Разве могло быть так? Он и Шайрем?.. Бред. Но Скарлет стояла напротив сына, и на ее лице не было и намека на то, что все прозвучавшее было лишь неудачной шуткой.
— Ты серьезно? — с усталой обреченностью спросил вампир, стараясь не смотреть на мать. Отчего-то сейчас было невозможно встретить ее взгляд, казалось, что ей хватит мига, чтобы все понять.
— А было похоже, что я шучу? — с затаенной горечью уточнила рубиновая владычица.
— Нет, — Рет резко дернул головой, подчеркивая свои слова. — Но ты на многое способна. И сейчас я в очередной раз в этом убедился… — поймав себя на острой жалости к собственной персоне, вампир выдавил из себя очередной вопрос: — Она знает?
— Нет. И не думаю, что эта информация должна достигнуть ее ушей. Я бы и тебе не сказала, но ты излишне… э-э… увлекся ей. А это недопустимо.
— Да? Что-то я не заметил, чтобы Шайтана кто-то осуждал, — намеренно-зло выплюнул он, не желая сейчас задумываться о том, к чему в дальнейшем может привести эта глупая вспышка и недальновидная ссора с матерью.
— Что позволено цесарю — не позволено другим, — сдержано напомнила рубиновая кайри. — Это радужные могут тешить себя кровосмешениями, сын, — не мы.
Вальрет раздраженно дернул головой. Как же его достали все эти бесконечные правила и законы. Да, зачастую они обоснованы, но далеко не всегда.
— Интересно, а ты много думала прежде чем лечь под Ирбиса?
— Вальрет! — женщина гневно вскинулась. Она многое прощала сыну, но у всего же есть пределы!
— Что «Вальрет»? Я уже более трех столетий Вальрет.
— Я любила его! — отчаяние, прозвучавшее в голосе всегда сдержанной матери, заставило вампира посмотреть на все происходящее более… спокойно. В конце концов, не зря черные считают рубиновых живыми трупами — у них и кровь холоднее, и сердце бьется куда реже.
— А я люблю Шайрем. Ты можешь мне это запретить? — Вальрет прямо посмотрел на Скарлет. Едва ли не впервые она не выдержала и отвела взгляд — признала свою слабость. И поражение.
— Не могу. Но и не одобрю твой выбор. Никогда. Забудь о Шайрем. Тем более сейчас она целиком и полностью принадлежит Шайтану, а тот вряд ли позволит кому-то прикоснуться к своей собственности… Забудь ее — это будет лучшим выходом, — негромко произнесла она и медленно, словно за какой-то миг постарела на тысячу лет, направилась к двери. И Вальрет, глядя на ее поникшие плечи, не смог ничего сказать в ответ. Тем более в одном Скарлет была права: Шайрем целиком и полностью принадлежала новому Императору.
Но случайно украденный поцелуй продолжал жечь губы, напоминая о себе — и о покорной обреченности во взгляде радужной принцессы, когда та уходила на собрание Эннеады… И почему только у него не хватило смелости узнать, что она задумала? Ведь вместе они бы справились! Со всем справились…
Всего лишь упущенная возможность, одна из многих в его жизни, но почему-то именно эта жгла изнутри. Ведь с самого начала было понятно, что никакого будущего у вампира и Священного Урия быть не может! Но в тот короткий миг…
Раздраженно дернув головой, Вальрет пересек комнату и упал в кресло. Нет смысла врать себе — в тот миг Шайрем просто пыталась доказать этому миру, что все еще вольна принимать решения. Сама. И окажись на его месте кто-то другой, все было бы точно так же.
Маркус кай Вулф
У меня в руках радужными бликами вспыхивала надежда всего рода на спасение, а я все не мог себя заставить подняться на этаж выше и нарушить уединение брата. Что он делал у себя в кабинете вторые сутки? Напивался? Разносил мебель в щепки? Или просто меланхолично смотрел на пламя, вспоминая фокусы нашей… нет, не нашей — их принцессы?
Я верил Шайрем — до сих пор верил! — но уже отчетливо понимал: кроме меня вряд ли кто в состоянии понять, что ей двигало в момент избрания Императора. И сомневаюсь, что ей простят предательство.
Бедная девочка… теперь она одна против всего мира, и этот мир — тот самый ради которого она идет на такие жертвы — при первой же возможности попытается ее уничтожить.
Шайри, Шайри… я выполню твою невысказанную просьбу — я заставлю его жить. Всех их. И пусть они никогда не узнают, кому именно обязаны своим существованием, но они будут жить… и это будет для тебя лучшей благодарностью, верно?
Лоурес кай Вулф
«Прости».
Я уже в тысячный раз перечитывал ее короткую записку и все никак не мог понять, что именно для меня значит это короткое слово, вдруг вдребезги разбившее жизнь.
За что она извинялась? За предательство? За измену? Или за собственное безразличие?
Я не знал. Странно, но больно почему-то не было, только как-то пусто внутри, даже Зверь, обычно ярко реагировавший на любое проявление в моей жизни Шайрем, затаился.
«Прости».