Волга - матушка река. Книга 1. Удар

Панферов Федор Иванович

— Садитесь, садитесь. Чем могу служить? — И Муратов склонился к Акиму Мореву.

— Поедемте к нам, — выпалил Аким Морев и какие-то секунды молчал, думая, чем же завлечь на металлургический завод секретаря Центрального Комитета партии: этого так хотят рабочие, жители нового, выросшего на пустыре города. «Начну-ка я вот с чего». И заговорил: — Степи у нас глазом не окинешь. Дичи в них… И главное, уголь. Копни — и греби, — и пустился в доказательства: — Вот, например, недавно мы заехали переночевать к одному колхознику, попросили хозяйку разогреть

курицу. Хозяин полез под печку и вытащил оттуда в кошелке самый настоящий каменный уголь. Спрашиваем: «Там бережете?» — «Нет, слышь, копаю». Полезли сами, смотрим: да, копает.

— Такое я видел на Урале, под Челябинском — в Копейске. А люди?

«Люди? Ах, вот что — люди», — мысленно подхватил Аким Морев и, удобнее усевшись в кресле, спросил:

— У вас найдется минутка?

— Да, конечно.

— Это произошло лет двадцать тому назад.

— В минутку не уложиться, — Муратов безобидно улыбнулся.

— Постараюсь, — уверенно проговорил Аким Морев.

Муратову понравилась напористость посетителя. Внимательно глянув ему в глаза, даже про себя сказал: «Этот добьется своего, но посмотрим, как добивается». И секретарь Центрального Комитета партии приготовился слушать, а Аким Морев тем временем уже говорил:

— Представьте себе, что перед вами раскинулись, уходя вдаль свинцовыми верхушками, горы Кузнецкого Ала-Тау. Леса, леса, глубочайшие ущелья, непроходимые места. И вот мы на конях по звериным тропам пробиваемся в глубь гор. Чем дальше, тем все опасней путь: тропы иногда повисают над головокружительными пропастями, отчего кони шарахаются в стороны и бьются о деревья или скалы. На четвертый день к вечеру сопровождающий нас охотник шорец Иван Иванович сказал:

— Дальше на конях ни шагу.

Оставив коней у его друга шорца, такого же охотника, навьючив на себя походные мешки, мы тронулись пешком. Иван Иванович вообще скуп на слова, но на привалах, у костров, мы иногда вызывали его на разговоры, и однажды он прорвался: передал нам несколько легенд про Кузнецкий Ала-Тау — о заблудившемся охотнике, об орлах с крыльями «в три сажени», о хрустальных озерах, переполненных причудливыми птицами и зверем. Все это было занимательно, но для нас малоинтересно… и только в одну ночь, когда мы уже готовились ко сну, он рассказал нам легенду о горе Темир-Тау.

— Ночью она светится, как солнце, потому что сердце Темир-Тау из железа. Если достать это сердце да сделать из него рельсы, то вполне хватит до луны, — уверял Иван Иванович.

В легенде, очевидно, было много правды: пробиваясь сюда, мы то тут, то там в котлованах наталкивались на руду.

— Вы видели тяжелый рыжий камень? — так Иван Иванович называл руду. — Это пустяки по сравнению с сердцем Темир-Тау. Пригоршня. Вы хотите знать, как пробраться к Темир-Тау? Ого! Трудно достать сердце Темир-Тау, — и загадочно смолк.

А мы, группа геологов, во главе со «старым волком», знатоком Сибири, в том числе и я — тогда еще молодой инженер-металлург, — уставились на Ивана

Ивановича, как моряки в бурю на далекий маяк: все мы были заинтересованы в том, чтобы открыть залежи руды для нового завода. Вы ведь помните, сначала завод строился из такого расчета: уголь к нему будут подавать сибирский, а руду уральскую. А тут, оказывается, есть какое-то железное сердце Темир-Тау. Но никто не торопил Ивана Ивановича. А он, подкинув в костер дров, молчал, думая, видимо, о чем-то своем.

Аким Морев на какую-то секунду смолк, еще не уверенный, надо ли все это говорить. Но, увидав, что Муратов слушает его с большим вниманием, продолжал:

— Сердце Темир-Тау — сердце народа. В горах живет мой маленький народ — шорцы, — глаза у Ивана Ивановича загорелись радостными искорками. — Они ходят по скалам так же легко, как вы по лестнице в свои квартиры.

— И знают путь к сердцу Темир-Тау? — осторожно спросил начальник разведки.

— Да. Каждый знает. Но каждый закрыл путь к Темир-Тау.

— Почему?

— Сердце Темир-Тау — сердце народа. Не всякому откроешь путь к своему сердцу. — Иван Иванович снова, раскачиваясь перед костром, помолчал. Вдруг лицо его помрачнело, чем-то напоминая неприступность гор Ала-Тау. Подождав, он сказал: — Нас до Советской власти называли дикими собаками. Почему мы собаки? Мы — люди. Настоящие люди! — возмущенно воскликнул он. — А те, кто так оскорбительно окликал нас, шли к нам и требовали открыть сердце Темир-Тау. Иногда они пытались применить силу: ловили в долине шорца, приставляли к его затылку пистолет и говорили: «Веди». Тот вел их в горы, потому что там, на равнине, он был бессилен перед пистолетом. Но когда приходил в горы, становился непреоборимой силой… Что вы поделаете здесь, если я покину вас? Скажу: пойду принесу для костра дров — и скроюсь.

Я подумал: в самом деле, что мы будем делать без Ивана Ивановича? На пути было столько троп, столько раз мы переходили через какие-то речушки, так часто Иван Иванович вел нас через бурелом, уверяя, что так ближе…

— Если я вас брошу, вы затеряетесь в лесах, как иголка в бурном потоке… и шакалы будут терзать ваши тела, — добавил Иван Иванович. — И те, кто хотел силой пробиться к сердцу Темир-Тау, погибали здесь, как погибает бабочка от мороза. Так мой народ охранял Темир-Тау.

— Ну, а почему ваш народ охранял Темир-Тау? Вы ведь охотники, зачем вам руда? — спросил кто-то из нас.

— Вы, видимо, не знаете, что такое угнетение, — сердито ответил Иван Иванович и ударил по костру палкой так, что искры полетели во все стороны. — Мой народ сотни лет находился под пятой угнетателей. И его оставалось все меньше и меньше: он вымирал. Мы знали, если открыть угнетателям путь к Темир-Тау, то они построят завод и из сердца Темир-Тау станут лить всякие металлические изделия, наживаться, а нас загонят в могилу.

— Вы и нам не покажете Темир-Тау? — с упреком спросил начальник разведки и тоже ударил палкой по костру.