Волгины
Шрифт:
Танк Генриха Клозе на предельной скорости устремился к холму.
— Карл, ты совсем молодчина, — похвалил своего водителя Генрих Клозе. — Раздави поскорей этот проклятый чирий. Главное, я не вижу, откуда бьет их дьявольский пулемет.
Он приказал башенному стрелку выпустить по вершине холма сразу шесть снарядов. Башенный стрелок, маленький немец в круглых роговых очках, на ходу, с трудом ловя в целик макушку холма, выстрелил шесть раз. Зеленая вершина взлохматилась черными облачками пыли, и в ту же минуту оттуда застрочила длинная очередь,
— Эти русские парни просто валяют дурака, — сказал он. — Еще шесть снарядов, Отто.
Танк остановился, и снаряды вновь полетели на вершину холма.
В это время в дзоте происходил такой разговор:
— Иван, они на нас танк пустили. Може, подаваться начнем, коробка у нас всего одна осталась, — предостерег Микола товарища.
— Куда же подаваться? Некуда, да и не полагается нашему брату, — ответил Дудников.
Последние слова его были заглушены несколькими громовыми взрывами. В пулеметное отверстие сыпанула земля.
— Ленты у нас не хватит, Иван, — еще раз предупредил Микола.
— Молчи! — остановил его Дудников.
Припав к амбразуре, он следил за тем, как танк, подминая мелкие кусты, мчался прямо на дзот. Дудников не стрелял.
— Слушай, Микола, — сказал он, вспомнив что-то важное, — ведь нас учили стрелять по смотровым щелям из винтовки… Дай-ка попробую… А ты подготовь гранаты.
Он взял винтовку, высунул ее в амбразуру, прицелился.
Танк повернулся лбом с вычерченным на нем белым крестом к дзоту и на мгновение застыл. Дудников нажал спуск. Танк дернулся, помчался, стремясь быстрее перепахать холмик, как плуг перепахивает кротовый бугорок.
Расстояние между танком и дзотом сокращалось с каждой секундой. Дудников снова стал целиться в черную полоску у основания орудийной башни. Микола сидел в углу дзота на пустых коробках. Приближающийся рев танка, казалось, доходил до самого сердца. Уже чувствовалась предостерегающая дрожь земли, звяканье гусениц.
…В танке было горячо и душно, воняло нефтяной гарью и разогретым маслом. Генрих Клозе, сидя у оптического прибора, глядел в смотровую щель. Он уже хотел скомандовать «стоп!» и открыть стрельбу прямой наводкой по амбразуре, как вдруг раздался треск и звон. Клозе стал медленно оседать у ног Отто.
Башенный стрелок ждал команды, но ее не последовало. Он взглянул на то место, где сидел командир танка, и рот его раскрылся от изумления: щетинистая голова Генриха уткнулась в маслянистую броню, билась о нее, как футбольный мяч, и левый глаз с уродливо оттянутым книзу веком застыл в неподвижности.
— Карл, они, кажется, ухлопали Клозе! — закричал Отто и нагнулся над трупом.
Карл застопорил машину, обернулся на окрик. Глаза его остановились на Клозе, и лицо Карла, измазанное копотью, в один миг выразило беспредельный ужас.
— Слушай, Карл! — стараясь перекричать сдержанное хрюканье мотора, заорал Отто. — Не лучше ли нам повернуть обратно? Эти дьяволы придумают еще что-нибудь, откуда я знаю? Может быть, их тут не так мало, как нам кажется?
— Ты прав, — ответил Карл и стал разворачивать танк.
Но тут его остановил Отто: он все-таки не хотел показать себя трусом.
— Я дам им напоследок полдюжины горячих, — пообещал он и, повернув башню, навел орудие на дзот.
Он выпустил пять снарядов, и пятый угодил прямо в белую бровь дзота. Черный столб взвился над вершиной холма. После этого Отто выпустил еще три снаряда, и танк помчался вниз, по склону. Но не успел он отъехать и десяти метров, как пулеметная очередь вновь сыпанула ему вслед…
Иван Дудников, достреляв последнюю ленту, отскочил от амбразуры. Скуластое лицо его было все изодрано мелкими осколками, по щекам, смывая пыль, текли ручейки крови. Пулемет был поврежден. В дзоте стоял едкий, вонючий дым. Микола задыхался и чихал от пыли и газа. Он сидел на корточках и послушно смотрел на товарища.
— Ну, Микола, теперь нам можно и уходить, решительно заявил Дудников. — Ты посиди, а я выгляну, поразведаю, — добавил он, не зная еще, что на разгромленной заставе осталось их только двое.
Он просунулся в узкую горловину входа, представлявшую собой нечто вроде лисьей норы, обросшую со всех сторон мелкими кустами орешника. Вернувшись, сообщил:
— Мы тут воюем, а все давно ушли. А может стать, и полегли товарищи… Одни пеньки да кирпичи торчат, аж сумно кругом. Собирайся, брат, будем уходить.
— А куда пойдем? — спросил Микола.
— Лес просторный. Наших найдем — живы будем.
Знойный ветерок пахнул в амбразуру, донес до слуха бойцов нарастающий грохот танков. Дудников выглянул.
— Три танка, да большущих, накачивают прямо сюда, а за ними пехота… Пойдем скорей.
Они выбрались из дзота и, пригибаясь между кустами, обдирая до крови лица, помчались вниз к лесу.
Бешеный рев танков докатывался с холма, становился все слышнее, сливаясь с треском автоматов. Гитлеровцы прочесывали ближайший лесок на склоне холма плотной огневой гребенкой. Пули коротко посвистывали над головами бегущих бойцов. Дудников и Микола бежали до тех пор, пока автоматные очереди не стали затихать в отдалении. Запыхавшись, они сбежали в глубокий овраг, поросший непролазным осинником, орешником, хмелем. Здесь было сумрачно и глухо, солнечные лучи не проникали сюда.
Холодный прозрачный ручей вился по дну оврага.
— Падай, Микола, тут мы и передохнем, — еле переводя дыхание, вымолвил Дудников и кубарем скатился к ручью.
Микола жадно припал к воде, долго пил шумными глотками. Они обмыли потные окровавленные лица студеной лесной водой. Дудников окинул овраг, непролазные заросли взглядом человека, очнувшегося от тяжелого, угарного сна.
— Ну, Микола, легкая на вспомин война. Вчера мы с политруком говорили о ней, а она уже к нам подкрадывалась… Какие подлюки эти фашисты… Что удумали, а?