Волхв пятого разряда

Дроздов Анатолий Федорович

– Если захочет.

– Куда он денется! – адмирал махнул рукой. – Отец поможет и уговорит. Не убивайся, Николай, ты слишком обо всем переживаешь. Все обошлось, что на войне бывает редко. Или уже забыл, как сам чуть не погиб из-за своей беспечности?

– Такое не забудешь, – буркнул Николай.

– Вот и не цепляйся к подчиненным. Все предусмотреть в военных действиях нельзя. Там даже опытный боец не застрахован от ошибки. На очередном занятии разбери пример по косточкам и отработай с волхвами порядок эвакуации раненого с поля боя. На

том и ставим точку.

– Понятно, – Николай поднялся. – Пойду.

– Куда?

– В госпиталь, там с Юрой поработаю. Полагаю, он уже очнулся после операции.

– Что ж, помоги ему, – ответил адмирал…

Горчакова Николай нашел в палате. Князь полулежал на койке с подсунутыми под спину подушками и говорил о чем-то с медсестрой, сидевшей рядом с ним на табуретке. Той самой, что некогда просила Николая познакомить ее с князем. Несвицкий обещание сдержал и, судя по тому, как ворковали эти двое, знакомство оказалось плодотворным.

– Здравствуй, Юрий! – сказал Несвицкий, подходя. Сестра немедленно вскочила с табуретки и смутилась. – Не уходите, – попросил ее Несвицкий. – Понадобитесь. Как чувствуешь себя, герой?

– Неплохо, – Юрий улыбнулся. На бледном и осунувшемся лице улыбка получилась жалкой.

– Рука болит?

– Немного.

– Сейчас полечим. Аглая, – Николай посмотрел на медсестру. – Снимите у него с руки повязку.

– Но как же? – удивилась девушка. – Там швы после операции.

– Они мне и нужны. Снимайте!

Аглая подчинилась. Пока она разматывала бинт, князь морщился, но не стонал. Открывшийся вид на прооперированную рану был неприятен даже Николаю. Стянутые швами ткани, коричневая от йода кожа, кое-где кровит. Несвицкий сел на табурет.

– Сейчас тебе будет немного больно, – уведомил пациента. – Но ненадолго, потерпи.

– Будешь лечить меня, как цесаревну? – поинтересовался Юрий.

– Вот именно. Мышцы с кожей исцелю, но с костью не получится – на такое моих способностей не хватит. Готов?

Горчаков кивнул. Несвицкий положил ладонь на рану, почувствовал, как вздрогнула у Юрия рука – надо полагать от боли, после чего прикрыл глаза. Из ладони привычно потекло тепло. Когда же отклик прекратился, Николай открыл глаза.

– Ты как? – спросил у Горчакова.

– Хм, не болит, – ответил тот и поднял раненую руку. – И двигать ею можно. Да ты кудесник, Николай! Видал, как цесаревну исцелил, но самому прочувствовать…

– Куда бы было лучше, если б не пришлось, – заметил Николай и встал. – Аглая, забинтуйте ему руку, а я пока свою отмою.

Когда он возвратился к койке Горчакова, рука у князя вновь была уже с повязкой. И выглядел он куда получше – даже лицо порозовело.

– Оставьте нас одних, – сказал Несвицкий медсестре. – Мне нужно побеседовать с товарищем.

Аглая вышла.

– Есть ворох новостей, – сообщил Несвицкий Горчакову. – Приятные и грустные. С какой начать?

– С приятной, разумеется, – ответил Юрий.

– Дед мне сказал, что ты представлен к

ордену Андрея Первозванного, и что его получишь.

– Спасибо, Николай! – воскликнул Горчаков. – Если бы не ты…

– Причем тут я, – поморщился Несвицкий.

– Но…

– Успокойся. Не я, а ты летел верхом на ящиках со взрывчаткой. Не я направил самолет на батарею ПВО – да так, что от нее осталась только пыль. Так что награду заслужил. А следующая новость неприятная: ты станешь инвалидом и отправишься в отставку, поскольку без одной кости в руке служить не сможешь. Короче, спишут.

– Но как же?.. – Юрий опечалился. – И сделать ничего нельзя?

– Не думаю, но ты не огорчайся. Скажи спасибо, что пуля зацепила только руку. Попала б в сердце – и конец. Остался жить – уже большая радость.

– И чем я буду заниматься, сняв мундир? – вздохнул с досадой Горчаков.

– Империи служить. Ей пригодятся твой ум и доблесть. Для кавалера высоких орденов Варягии открыты все дороги. Дед мне сообщил: в Царицино приедет твой отец. Вот с ним обсудите, куда и кем пойдешь.

– Отец потащит в дипломаты, – князь сморщился.

– Почему б и нет? – пожал плечами Николай. – Стезя почетная и нужная. Подумай! Закончим с этим. Что у тебя с Аглаей?

– А ты с чего интересуешься? – смутился Горчаков.

– Мне не придется уговаривать твоих родителей, чтоб не препятствовали браку с ней, как это было с Касаткиным-Ростовским?

– Сам справлюсь, – буркнул Юрий.

– Я только рад, – Несвицкий встал. – Поправляйся!

– Спасибо, Николай! – промолвил Горчаков. – За то, что нас учил, за то, что исцелил… И за Аглаю, – добавил после паузы.

– Я попрошу Кривицкого, чтобы оставил тебя в госпитале на неделю, – сказал Несвицкий. – Разбирайся с чувствами.

Выйдя из палаты, он обнаружил у дверей Аглаю. Она, как видно, ожидала, когда же волхв уйдет.

– Иди к нему, красавица, – Несвицкий улыбнулся ей. – Решай свои сердечные дела. Запомни: у тебя всего неделя.

– Спасибо, Николай Михайлович! – девушка смутилась и проскользнула в дверь.

Несвицкий улыбнулся и пошел по коридору…

***

Руководитель ГУРа[1] стоял, переминаясь с ноги на ногу – присесть ему не предложили – и еще подавленно сопел. «Мамин пирожок», – фон Лееб вспомнил прозвище начальника разведки Славии и согласился с тем, что окрестили его метко. Розовощекий, пухлый бывший подполковник ГУРа, спешно назначенный его руководителем после того, как предшественника захватили в плен сепаратисты, выглядел растерянным юнцом, которому вдруг поручили ответственное дело. Зря поручили. Фон Лееб возражал, указывая на отсутствие необходимого образования и опыта у претендента, однако же в Берлине не послушали. Там «пирожок» понравился. Говорливый, умеющий польстить и обещать, подполковник вернулся в Славию уже начальником разведки и генералом. И чтоб ему разбиться по пути!