Волхвы. Исторический спецназ
Шрифт:
Корнелиус Беренберг взял лист бумаги.
– Записываю!
Иван шепнул графу слова из песни, которая играла у него в машине, когда он выходил из нее в последний раз.
Шаланды полные кефали, в Одессу Костя приводил!
И все биндюжники вставали, когда в пивную он входил…
Беренберг невозмутимо записал строчки из песни и повторил. Получилось довольно смешно. Граф оставил на листке свою подпись и написал цифру:10 000, удостоверяя тем самым ее подлинностью.
– Когда ждать нашего нового вкладчика?
– Не знаю. Возможно, он вообще никогда не придет.
Глава 10
Граф
Еще в Польше, испугав капитана, он понял, что может спокойно переходить в сознание от одного человека к другому. Может пользоваться телами людей, как пересадочными станциям, иногда даже не входя с ними в контакт. Все еще уверенный в том, что ключ к его свободе находится в наличнике, он перебрался поближе к нему и начал ждать.
Старую деревянную раму долго хранили на конюшне, затем молодой граф продал усадьбу помещику, владельцу Казанской железной дороги. Новый хозяин не оценил мастерство резчика и приказал избавиться от нее, как от ненужного хлама.
Но раму не выбросили, ее пристроил к себе на дом местный купец. Покрасил в желтый цвет и добавил в верхнюю часть солнечный рунический знак. Еще его называли «знак Быка», такие были почти у всех в селе. Когда купец разорился и пустил дом с молотка, рама перекочевал в дом крестьянина села Становое под Бронницами. Крестьянин подрабатывал извозом, поэтому вырезал из дерева два колеса, и прикрепил их на наличник в нижней части. С дороги всегда было видно, что в доме живет извозчик. Сразу после семнадцатого года, крестьянин продал свой дом. Его разобрали и перевезли в деревню Пятница, что под Каширой. Там в нем поселился председатель колхоза, бывший партизан и сотрудник НКВД. Чтобы была понятна принадлежность к советской власти, он налепил по бокам рамы деревянные звезды и покрасил их красной краской…
Все это время Иван был рядом. Он следил, как изменяется структура дерева наличника, как на него влияет солнце, луна, дождь, снег, жара. Как меняются тени от узоров в зависимости от времени суток. Как раскрываются и закрываются трещины на досках в зависимости от времени года. Как темнеет рама от дождя. Как покрывается пылью все горизонтальные поверхности, и ветер сдувает ее. Как отваливаются детали резьбы, добавляя индивидуальности в рисунке, как выцветает и шелушится краска. Иногда он вспоминал, еще какую-то деталь и являлся к хозяину дома, кто бы он ни бы, чаще всего во сне, давил на него до тех пор, пока наличник не обновлялся.
Однажды, в окно дома заглянул волк. Это было студеная зима. Волк был голоден, искал еду и совсем потерял чувство
И вот он уже мчался по заснеженному полю, убегая от мужиков с дубьем. Убежал и долго выл на луну. Но в шкуре волка ему было тесно. Тогда он вставал на задние лапы и драл когтями стволы деревьев в лесу. Выбраться наружу он не мог, ему было некуда. Его тела не было рядом. И тогда он вернулся. И больше не отходил от окна.
Шли годы. Годы сливались в десятилетия. Сменялись эпохи и люди. Мимо окна проезжали люди на телегах, потом на каретах, потом на машинах. Хлопали двери. Разбивались стекла. Вставлялись двойные рамы. В доме гуляли свадьбы, справляли поминки. Рожали и провожали на войну, первую мировую, потом гражданскую, финскую. Иван уходил вместе с мужиками воевать, а потом возвращался. Их встречали с войны. Провожали на учебу в город. Иван уходил вместе с детьми учиться и снова возвращался. Иван смотрел на все это глазами хозяина дома и через призму окна. Окно стало ему настолько родным, что казалось, он сам стал окном.
Так продолжалось почти век… Иван не сдавался. Он ждал и верил, что наступит момент, когда проход в раме обязательно откроется.
***
Грохнул пушечный выстрел. Снаряд просвистел над домом и упал где-то в поле, оставив глубокую воронку. Председатель выглянул в окно и закричал.
– Черт побери, что это такое?
Подбежал к телефонному аппарату и начал крутить ручку.
– Девушка, девушка соедините меня со штабом обороны города…
В трубке была полнейшая тишина. Он покрутил ручку еще раз, потом подул в трубку и повесил ее на рычаги. Посмотрел на свою молодую жену и ребенка.
– Ох, не доглядел я. Не доглядел. Быстро в подвал. Как же так, ведь не было здесь немцев. Проморгала разведка, что ли…
– Что там, Антон? – спросила его жена, прижимая годовалого ребенка к груди.
– Танки, Таня, танки, – ответил он надевая на свой пиджак ремень с патронташем и затягивая его потуже. Из-под стола достал бутылки с зажигательной смесью. Распихал их по карманам. Подслеповато прочитал инструкцию на этикетке. Снова выглянул в окно. По улице пробежало несколько красноармейцев и ребят из отряда самообороны. Они стреляли куда-то вдоль улицы. Один из них упал, раскинув руки.
– Какие еще танки, – женщина недоумевала.
– Немецкие, твою мать, Таня, – он сорвался на крик. – Ты что расселась как наседка. В подвал живо я сказал. Жи – во. Отсидишься, потом огородами в Каширу к матери и если сможешь еще дальше, уходи. Все, не реви, я сказал. Не поминай лихом.
Он поцеловал жену и сына, хлопнул дверью и, на ходу передергивая затвором, выбежал во двор.
Председатель был старым солдатом, воевать ему было не впервой, поэтому он первым делом направился к упавшему на улице солдату, чтобы проверить… ранен или убит. Уже подбежав к нему и проверяя пульс, он удивленно отметил, что на солдате совершенно нет одежды. Вернее он весь был забинтован, как будто после ожога. Пуля чиркнув по лицу, содрала со щеки кожу и опалила брови. Но одежды не были никакой. Как будто он где-то лежал в медсанбате, и услышав выстрелы выбежал на улицу, не успев схватить даже оружие.