Волк и семеро козлов
Шрифт:
Но кем бы ни был смотрящий, его здесь уважали, и не считаться с ним Ролан не мог. Да и желания бросить ему вызов не было. Ролан не собирался лезть в блатную надстройку, ему и в мужиках было неплохо. И гораздо спокойнее.
– Значит, на лыжи, говоришь, вставал? – с интересом спросил смотрящий.
– Было дело.
– Ну, расскажи, мы послушаем…
Он не видел в Ролане соперника и не пытался искать в его словах вымысел, просто слушал из интереса. А Ролан в красках расписал, как сбежал с лесоповала, когда на делянку опустился необыкновенно густой туман. Рассказал, что осел в деревенской глуши, что жил с женщиной.
Потом он вспомнил, как снова оказался в зоне, как ушел в побег. Здесь пришлось соврать, потому что не мог он вплести в свою историю Аврору и Мотыхина, но все равно арестанты ему верили.
– А здесь, в Святогорске, как оказался? – спросил высоколобый.
Ролан уже знал, что его зовут здесь Салатом, а смотрящего – Червонцем.
– Да проездом, – пожал он плечами. – Подруга у меня в Москве, к ней ехал; с мужиком в поезде разговорились, выпили, он меня к себе позвал. Помню, как из поезда выходил, а потом ничего не помню. Водка паленая была…
– Бывает.
– С бодуна на Храпа наехал…
– Да, накуролесил ты, Тихон…
Червонец долго и пристально смотрел на Ролана, затем спросил:
– Я так понимаю, с гревом у тебя негусто.
Увы, но это был очень важный вопрос. Жратва и курево в неволе котируются даже выше, чем женщины; все вокруг этого блага вертится, все к нему и сводится. Каким бы ты ни был крутым, нищим ты мало кому будешь интересен. Хочешь быть в авторитете, умей добывать харчи – или с воли пусть передачи поступают, или так дело поставь, чтобы с простых арестантов купоны в общак стричь. Первое хорошо, а второе еще лучше. Если смог камерный общак наполнить, значит, ты настоящий авторитет, и быть тебе смотрящим… Потому и спрашивал Червонец про грев, что ему нужно было и братву свою кормить, и с тюремными авторитетами делиться. А работа эта сложная, потому что спрос с него за всю камеру, а в узде он мог держать только русских. У азиатов и кавказцев, как понял Ролан, свои авторитеты.
– Пока нет. Но подруга уже в курсе, что я здесь; может, подкинет чего-нибудь…
Ответ прозвучал неубедительно, и кислым выражением лица Червонец дал это понять. Ролан действительно не получал посылок с воли, но надеялся, что это временно. Аврора должна что-нибудь придумать, и справки про него навести, и с родителями его связаться, чтобы от их имени слать в тюрьму посылки. Но, может, не зря говорят, что нет ничего более постоянного, чем временное. Что, если Авроре сейчас не до него? Ведь он не знает, что происходит в Черноземске. Может, Аврора снова в бегах, а может, скрылась за границей, оставив свои магазины и заводы на растерзание московскому воронью?
Хотя из-за границы тоже можно отправлять посылки, и Аврора смогла бы наладить этот процесс, тем более что она большой специалист по продовольственным поставкам. Но что, если ее уже нет в живых? Или как минимум ей не на что купить продукты для передачи?.. Ролан очень переживал за нее. И о посылках беспокоился меньше всего. Он мог бы даже объявить голодовку, если бы это хоть на шаг-другой приблизило его к цели.
– А родители что? – спросил Салат.
– Они еще не в курсе. Что толку им сейчас писать; может, мне завтра пятилетку начислят и на этап отправят, – пожал плечами Ролан.
– И то верно…
– Но все
Ролан знал всю подноготную тюремной жизни, как и знал, что халявщиков здесь не очень жалуют, поэтому и сберег для дела три пятитысячные купюры. Одну он протянул Червонцу, сказав святое:
– На общак.
– Это дело, – расплылся в улыбке смотрящий.
– Мне бы якорь где-нибудь бросить…
– Ну, в нашу гавань ты уже зашел, – кивнул Червонец. – А якорь… Салат, давай Варежку подвинь.
Парень кивнул, но не просто подвинул арестанта на шконке второго яруса, а согнал его, освободив для Ролана всю койку целиком. Червонец недовольно поморщился, хотел что-то сказать, но махнул рукой.
Только Ролан устроился, как камеру вывели на прогулку на тесную площадку, обустроенную на крыше изолятора.
– У Храпа с этим делом получше, – сказал Салат, спиной опираясь о железную трубу фонарного столба. – У него народ свежим воздухом чаще дышит…
Он был единственным из всех арестантов, кто сам тянулся к Ролану, потому что симпатизировал ему.
– У них во дворе гуляют. Говорят, большой двор…
Площадка со всех сторон была огорожена стеной из сплошного металлического листа, и с высоты крыши П-образного здания тюрьмы не было видно, но Салат кивнул в ту сторону:
– И в камерах там по восемь человек. На каждую задницу по шконке. И телевизоры там есть, и радио работает… И сами они работают – плитку тротуарную делают, блоки, цеха у них там для этого. Неплохо, скажу тебе, делают, хорошее качество. Я строительством занимаюсь, приходилось брать; жалоб, скажу тебе, никаких…
– Как ты этим делом занимаешься? Ты – рабочий, прораб? Может, фирма своя?
– Ну, не совсем фирма… Раньше у меня с братвой дела были – ну, рэкет, все такое, – а потом отошел от всего. Семья, жена… Быт, короче, засосал… Строительством вот занялся. Заказ получаешь, бригаду набираешь, везешь на объект, рабочие работают, заказчик расплачивается… Когда двести штук в месяц имеешь, а когда чисто в убыток попадаешь. Но ничего, квартира у меня четырехкомнатная, обстановка, плазменная панель, на «Форде» катаюсь…
– А здесь за какие подвиги?
– Да козлу одному башку проломил. Деловой такой, пальцы гнуть стал – да я, да мы тебя, если что… А тут арматурина, как назло, под рукой – ну я и приложился. Тяжкий вред здоровью, от двух до восьми лет. Мужик из Москвы, в московском правительстве работал, не первая величина, но все равно не хухры-мухры. Вряд ли условным отделаюсь…
– Все может быть.
– Да я уже готов на зону идти, – не без бахвальства сказал Салат. – Лишь бы только не в тюрьму к Храпу.
– Чего так?
– С козлами жить – по-козлиному блеять. А я не хочу и не буду.
– Я так понял, в блатные метишь?
– А что, нельзя? – спросил парень, бравадой пытаясь затушевать смущение.
– Почему нельзя? Если косяков за тобой нет и знаешь, как себя вести. Но это сложно. Да и зачем тебе это, если ты после отсидки к жене вернешься. Блатная романтика тем нужна, кто в люди выбиться хочет, смотрящим стать, положенцем, чтобы короновали… Тебе это надо?
– Не знаю…
– Это долгий путь. И опасный. Поскользнулся раз-другой – и ты уже не в счет… Кто все время на виду, с того и спрос большой. И требований валом. Не справился, пеняй на себя… Лучше тихо жить, незаметно, так больше будет шансов, что домой вернешься.