Волк-одиночка
Шрифт:
В общем, погоня отпадала. Но вот пошариться вблизи машины стоило. Ведь сбил же кого-то, в самом деле. Прежде в галлюцинациях замечен не был.
Под «Волгой» и в непосредственной близости от нее туловища не было. Оно лежало чуток подальше и в стороне — у зеленых насаждений, черт его знает, как эти кусты называются.
Лежало молча, во вполне естественной позе перебравшего бомжа. Ноги согнуты в коленях и повернуты вправо, руки вытянуты в одну сторону, морда лица — в землю. В общем, глянуть со стороны — так просто человеку хорошо. Ну, бывает, что поделаешь. Хотя бомжом он не был. Если судить по одежде — так вообще брат-близнец разбежавшихся.
Я подошел и ткнул его носком ботинка в бок. Никаких эмоций. Браток, угодивший под колеса машины, пребывал в бессознательном состоянии.
Я слегка разозлился. Меня заколебали эти тела в бессознательном состоянии. В салоне ожидал своей участи еще один такой, с дырой в животе. В общем, компания подобралась. И что мне с ними делать, я не знал. Только одно знал наверняка — бросать добычу здесь, на произвол грызунов и милиции, нельзя.
Изрядно покряхтев, — все-таки не тяжеловес, — я подтащил безвольное тело к машине. Там пришлось повозиться — засовывать гнущегося во все стороны хуцпана в салон, при этом стараясь придать ему сидячее положение, было не очень удобно. Главным образом потому, что «Волга» на это не была рассчитана. Предполагалось, что пассажиры будут усаживаться в нее сами.
Не без труда управившись с задачей, я оглядел результат своих праведных трудов придирчивым взглядом и решил, что дело сделано на славу. Захлопнув за телом дверь, уселся на водительское сиденье и с силой хлопнул обеими руками по ветровому стеклу. То, сухо зашелестев, хрустнуло о капот, съехало по нему и осыпалось на землю.
Я сдал назад, развернулся и поехал в ночь. Ничего, за пять часов, оставшихся до конца смены, что-нибудь придумаю на счет лобовухи. Если что, пусть высчитывают стоимость из зарплаты. Не обеднею.
Несясь вперед по ночному шоссе, я ломал голову над тем, что делать с пленниками. Кое-какие мысли, конечно, присутствовали. Только все они были какими-то дурацкими. Например, отвезти братков в таксопарковский гараж. Но кому они там, спрашивается, нужны посреди ночи? Кроме трех дежурных диспетчеров да одного вахтера в гараже и нет-то никого. Хоть бы какой завалящий водилишко попался, тогда можно было надеяться на сердечную беседу с этими двумя. Но таксеры, работавшие в ночь, должны были колесить по городу. Таковы правила игры.
Или еще мысль — отвезти их к Яну, чтобы тот понял, что я совсем не такое дерьмо, каким хотел показаться утром. Просто так надо было. Но, во-первых, у Яна была семья — жена и пара детишек, которых мне совсем не хотелось пугать до икоты, втаскивая к ним два бесчувственных туловища. Тем более что накануне сам Литовец изрядно подкинул эмоций своим домашним. А во-вторых, в его двухкомнатной квартире было слишком мало места для такой большой компании. И уж тем более для экзекуций, без которых вряд ли можно будет обойтись.
Наиболее умной, хотя и не менее бесперспективной, была идея доставить их к Генахе Кавалеристу. Он жил один, у него можно было развернуться от души. Кроме того, он наверняка был не меньше моего ошарашен смертью Четырехглазого, а потому будет стараться развязать пленникам языки с такой же настойчивостью. Но тут загвоздка была в том, что Генаха, подобно мне, работал сегодня в ночь.
Пока я разбрасывался мозгами по салону, пытаясь найти ответ на мучающий меня вопрос, какая-то гнида рассудила по-своему. У музея естествознания из-за поворота вынырнула громада грузовика и понеслась прямо на меня. Что именно это был за грузовик — я не разглядел, ослепленный ярким светом его фар. Я только и успел, что крутануть баранку влево да вдавить в пол педаль тормоза. Такси развернуло, но не до конца — грузовик оказался неожиданно близко и взял «Волгу» на абордаж. Последнее, что я увидел — это кинувшееся на меня туловище раненного, почему-то без головы. И зачем-то подумал, что теперь уже, слава Богу, не придется искать оправданий за выбитую лобовуху. Оправдание — вот оно, мнет меня сбоку.
А потом все померкло в кровавом закате.
Глава 4
Башка болела нестерпимо. Хуже, чем накануне — с бодуна. Жутко болело и тело. Судя по всему, прищемило меня изрядно, но не смертельно — все-таки я успел развернуться к грузовику тем боком, который защищал подстреленный. Руки-ноги-ребра мне пожамкало, но центральную нервную систему, похоже, не задело. И башка осталась на месте. Это, конечно, радовало, но боль продолжала досаждать, заставляя терзаться в корчах жуткого неудобства. Я с трудом, стиснув зубы до крошек во рту, сдерживался, чтобы не заворочаться и не застонать. Что-то подсказывало, что делать это не обязательно.
Вокруг царила прямо-таки непристойная тишина. Но открывать глаза я тоже не торопился. Просто не возникало такого желания. Мне, как ни странно, — никакой, понимаете ли, связи, — было даже лучше, когда глаза закрыты. Казалось, что я вот-вот помру к чертовой матери, и кто-то невидимый, но очень нехороший прекратит наконец терзать и выворачивать мои суставы. Однако я не умирал. Зато и надежда на смерть продолжала жить.
Хотя я, вообще-то, жизнелюб. У меня нет тяги к суицидальному решению всех проблем. Я уж лучше напьюсь лишний раз до потери пульса и совести. Переболею с похмелья, и все пройдет. Снова захочется жить, творить безобразия и любить какую-нибудь женщину. Просто порой случаются моменты, когда ждешь смерти, просто как логического завершения — другого исхода не просматривается. Это не жажда избавления от страданий — можно вот так же стиснуть зубы и перетерпеть и боль, и ярость, и страдания. Только когда не видно продолжения жизни, ее естественным продолжением является смерть. Такова селява, и тут уж ничего не поделаешь, хоть голову в кипяток суй.
Но я все жил и жил. Не было ни рая, ни ада. Ни черти, ни ангелы за мной не торопились, так что волей-неволей приходилось продолжать лежать, зажмурив глаза и стиснув зубы, и терпеть боль, мечтая, чтобы та хоть немного стихла.
Мои в какой-то степени мазохистские муки прервал нестерпимо яркий свет, вспыхнувший внезапно, как эпидемия дизентерии в тифозном бараке. Его самого, как такового, я не видел, но световая волна с силой обрушилась на веки с той стороны, и это получилось неожиданно больно. Я дернулся и потерял сознание.
Повторный выход из небытия сопровождался негромкой речью. Кто говорил и зачем, сперва разобрать было невозможно. Но, прислушавшись, я узнал много нового и интересного. Про себя и не только.
Беседовали, судя по всему, две медсестры. То ли одна из них сдавала смену другой, сообщая при этом все, что сумела узнать о вновь поступивших больных, то ли они просто другого места не нашли, чтобы потрепаться друг с дружкой, только их гундеж, раздражающе монотонный, зато в плане информативном до жути интересный, все время старался влезть мне в самое ухо. Настырный, как таракан. Но, в отличие от таракана, мешать ему я не стал — информация была нужна.