Волк. Тайна Черной пирамиды
Шрифт:
«Запомнит ли это еще кто-то, – мелькнула мысль, – или даже не заметит, увлеченный собственным сражением в этот миг жизни?»
Все новые и новые русские перелезали через стену, там наверху бойня завязалась нешуточная. Звенела сталь, многие перешли врукопашную.
– Давай, давай! Чего ждешь? – проорал в самое ухо старший по званию.
Владимир перекинул ружье через плечо, сжал в руках саблю, и быстро полез вверх. Лестница оказалась противной, скользкой и мокрой от крови. Краем глаза Волков увидел, как за ним полез Павел, но в этот момент все его внимание было сосредоточено на лестнице и том, что ждало его впереди.
Наконец, Владимир достиг края стены и быстро перепрыгнул через нее. Он не успел даже перевести дух, как на него тут же кинулся оскалившийся враг. Волков отсек его удар в сторону. Горец отпрыгнул назад, сделал обманное движение и, сверкая наточенной до блеска шашкой уже успевшей испить русской крови, рубанул сверху. Лишь в последний миг парень вскинул саблю и отбил удар, а затем быстро опустил ее на шею врага, из которой тут же фонтаном брызнула кровь. Фехтовальщиком он был отменным, отец не поленился и нанял, в свое время, самого хорошего мастера, которого только смог найти. Горец упал и больше уже не поднимался, а юноша быстро вскинул руку и помог Павлу забраться.
– Быстрее! – сказал он и принялся отражать новую атаку.
Русские солдаты уже расползлись по верху, как муравьи. Все больше и больше горцев сыпалось со стен крепости. Владимир поразил еще двоих. Его друг был рядом и тоже отбивался от сверкающих на солнце шашек, как мог.
– Где Алексей? – спросил Павел.
– Не знаю, я потерял его там внизу, когда нас бросали на лестницу, как слепых котят!
Волков рубанул по лицу нового горца, тот схватился за рану и парень столкнул его вниз. А затем, быстро развернувшись, отбил удар клинка, летевшего в Павла, а друг довершил дело, пронзив противника.
– Будь осторожней, – посоветовал Владимир. Павел был не так хорош в фехтовании, и Волков сильно сомневался, что в детстве у него имелся хороший учитель по этому предмету, скорее эту обязанность на себя брал его гувернер.
Зайцев кивнул в знак благодарности.
– Вперед! – скомандовал Владимир и побежал по стене крепости, туда, куда уже перекинулось сражение. Павел, размахивая саблей, рванул следом.
Все новые и новые солдаты перепрыгивали через стену и присоединялись к ним. Сражение переместилось на лестницы, ведущие со стен крепости внутрь. Русские теснили противника. Самые смелые и отчаянные, не дожидаясь, пока лестницы расчистят, прыгали вниз куда помягче, и на них сразу-же перекидывались защитники крепости.
Озверевшие горцы начали палить из ружей. Одна из пуль зацепила Павла, и он пошатнулся. Волков кинулся к другу, стараясь ухватить его за руку, но тот сорвался вниз к уже сражающимся за стенами людям. Владимир разглядел, что друг еще жив, и пуля лишь вскользь зацепила его. Не теряя времени он бросился вниз. Удар о землю оказался такой сильный, что юноша не устоял и упал. Тут же кто-то схватил его за шиворот и вздернул вверх.
– Не время валяться, паря! – пробасил в самое ухо какой-то усатый и уже немолодой вояка. Владимир был ему искренне благодарен. Он поднялся на ноги и под градом пуль и сабельных ударов кинулся к Павлу. Волков успел вовремя и ударил в спину горцу, занесшему над головой друга окровавленную шашку. О чести он сейчас не думал, в эту минуту его волновала только жизнь товарища. Горец с криком упал, и Владимир довершил дело.
– Как ты?
– А-а, моя рука, – подал голос Павел.
– Поднимайся, – только и сказал Владимир и схватился с новым врагом.
Их клинки схлестнулись и выбили искры. Против Волкова встал здоровенный чеченец, наверное, в два раза превосходящий его силой. Сабля и шашка встретились вновь и разошлись в танце стали. Волков попытался атаковать вторично, но резкая контратака горца заставила его отступить. На стороне соперника оказалась мощь и тяжесть, каждый удар отшвыривал назад или вбивал в землю. Владимир начал кружить, уходя от все новых и новых замахов. Единственная возможность победить такого противника это дождаться его ошибки и воспользоваться ею. Но чеченец оказался далеко не так прост, его удары были быстрые и тяжелые. Очередная мощная атака сбила Владимира с ног, и он упал. В следующую секунду нависшая над ним фигура заслонила солнце. Здоровяк занес шашку, чтобы добить Волкова, но вдруг остановился. Что-то врезалось ему в бок. Горец в ярости закричал и схватил левой рукой саблю Павла, вонзенную в плоть. Он еще раз вскричал и потянул ее из себя. Зайцев в ужасе отшатнулся и выпустил оружие из рук. Защитник крепости отшвырнул саблю врага в сторону и с горящими глазами двинулся на безоружного обидчика. Но тут и Волков вскочил. Он полоснул по незащищенной спине чеченца. Тот вновь развернулся и, размахивая клинком, кинулся вперед. Но Владимир предугадал действия противника и рубанул саблей. Закаленное лезвие вонзилось в тело горца, и, будто разрезая масло, пошло дальше. Но еще живой, уже поверженный враг схватил парня за горло и начал душить. Владимир постарался как можно глубже вогнать саблю в его плоть, хотя воздуха уже не хватало. И вдруг что-то круглое и черное упало к ногам сражавшихся. Фитиль уже догорал, а Волков лишь с ужасом осознал, что это бомба.
И тут она взорвалась…
Часть 1
Волк на воле
Глава 1
Высший свет
Петербург.
Сентябрь 1835 год.
Крытый экипаж остановился у величественного каменного особняка. Дверца повозки отворилась, и оттуда вышел молодой человек в высоком цилиндре и в черном плаще-макинтоше, поверх которого был небрежно накинут белоснежный шарф. Руки в атласных перчатках сжимали увесистую трость с отполированным до блеска набалдашником в виде головы волка.
Больше всего этот молодой господин напоминал лондонского денди или юного прожигателя отцовского состояния. Правда, последним Владимир Волков себя не считал, хотя многие бы уверили вас в обратном. И прибыл он вовсе не из Лондона, а из Парижа, в котором ему довелось провести последние четыре года жизни. За это время Волков успел соскучиться по Петербургскому свету и теперь спешил наверстать упущенное.
«Как странно так не любить свет и все время желать оказаться в его лучах», – подумал Владимир.
Эта мысль показалась ему достойной пера Байрона. Он и сам считал себя немного поэтом, но особого рвения на этом поприще не проявил. Так разум иногда рождал поэтичные строки и достойные пера замечания, но часто пера под рукой не было, и строки гибли. Владимир всегда считал, что лучше отдаваться жизни, чем глупым мечтаньям и поэтому всячески стремился окунуться в ее лоно, пытаясь наверстать упущенное.
После полученного на Кавказе ранения, его, молодого офицера, списали из войск, поскольку травма оказалась серьезной, и колено собирали разве что не по осколкам. Целый год он лечился на водах, а потом еще долго восстанавливался. Сейчас нога чувствовала себя хорошо, и он уже вполне мог обходиться без трости, но привычка всегда держать ее при себе у Владимира осталось. Но на тот момент о военной карьере пришлось забыть. А отец вместо того, чтобы поддержать несчастного отпрыска, будто обиделся, и по возвращению сына в Петербург встретил его весьма холодно. А вскоре отослал учиться в Европу. Возможно, он чувствовал угрызения совести за полученное сыном ранение, а возможно не хотел видеть его, как напоминание о своем разочаровании. Мысли родителя всегда оставались для Владимира загадкой вплоть до самой отцовской смерти, после которой он и оказался вынужден вернуться в столицу.
И теперь спустя долгие годы он хотел увидеть Петербургский свет, которого был лишен. Хотя, по его мнению, этот свет ничем не будет отличаться от увиденного им в лучших домах Парижа. Там и тут – везде одно и то же: мужчины будут похваляться, как павлины, выставляя себя напоказ, а женщины флиртовать, скрываясь за маской благочестия. Зато здесь наконец-то он сможет вновь встретить друзей. Эта мысль радовала.
На улице стояла ранняя осень, но погода была уже ветреной и прохладной. Петербург всегда казался Владимиру серым городом в отличие от Парижа, а сегодня он выглядел еще и мрачным.