Волки в погонах
Шрифт:
– Лови! – Громов небрежно швырнул ему бутылку, которая была подхвачена на последнем кувыркании у самого пола. – Только ты поосторожней, полковник. Побереги себя.
– Да я к этой отраве привычный, не беспокойся. И не такое пивать приходилось.
– Я не о том. Если кто-нибудь о наших с тобой посиделках узнает, то…
– Не маленький, понимаю, – прорычал Тупиков, с урчанием впившись боковыми зубами в тугой колпачок бутылки. – Помирать нам рановато. Грехов столько… – Хлебнув прямо из горлышка обжигающую жидкость, он выдохнул: –
– Бессмысленное занятие, – сказал Громов, прежде чем шагнуть за порог. – Когда наполовину, это все равно, что никак. Лучше уж или так, или эдак. Честнее.
Глава 20
Для кого-то просто летная погода…
– А Иван где? – подозрительно осведомилась Любаня, перехватившая Громова у калитки.
– Чинит что-то, – ответил он. – Взял в руки молоток и стучит, стучит…
– Если Иван чинит что-то, то почему от вас водочкой попахивает? – Любанин лоб собрался в гармошку.
– Уф, жарко, – пожаловался Громов, оттягивая ворот своего свитера. Ему еще не приходилось выступать в роли допрашиваемого, и чувствовал он себя крайне неуютно.
– Если жарко, то квас нужно пить, а не водку, – резонно заметила Любаня. – Теперь ясно, чем вы в баньке занимались!
– Беседовали мы.
Громов прикидывал, с какого боку сподручнее обогнуть подбоченившуюся женщину, с левого или с правого. Росту в ней было всего ничего, поперечных параметров – и того меньше, а надо ж, всю дорожку перегородить умудрилась. Не разминешься.
– Беседовали они! – По звучанию это напоминало циркулярную пилу. – То-то я гляжу, он с «дипломатом» не расстается! Писа-аатель! Мемуары ему подавай!
Растопыриваясь все сильнее, Любаня надвигалась на Громова. Ее махновская прическа вздыбилась, глаза метали молнии. Зато преображение, произошедшее с ней при виде стопки долларов, извлеченной Громовым, было поистине фантастическим. Выставленные локти куда-то подевались, чело разгладилось, волосы улеглись на голове ровнехонько. Прелесть, а не женщина.
– Я подумал, что деньги удобнее вручить вам, а не вашему супругу, – сказал Громов бархатным голосом. – Женщины куда рациональнее мужчин, верно?
– А то! – Купюры так и замелькали в руках Любани, моментально забывшей о существовании гостя.
– Позвольте. – Громов ловко обогнул ее и добавил, обращаясь уже к спине хозяйки: – Всего доброго. Рад был познакомиться.
– И вам того же… – Она кивнула, продолжая пересчитывать деньги. – И я тоже рада…
Очутившись за забором, Громов обернулся. Полковничья жена уже спешила к баньке, лавируя между грядками. Хотелось надеяться, что Тупиков успел забаррикадироваться и сдаст бастион только на самых выгодных для себя условиях. Хотя, учитывая махновскую сущность его супруги, это был не тот случай, когда повинную голову меч не сечет. Очень даже наоборот.
Спускаясь по тропинке к мостику, Громов заметил внизу застывшего, как изваяние, рыболова. Концом его удилища можно было запросто коснуться противоположного берега, а мужик тем не менее надеялся что-то поймать в этой невзрачной речушке. Удручающая картина. Громов невольно подумал, что добраться до генерала Чреватых шансов у него еще меньше, чем у этого одинокого рыболова – выудить приличного окуня. И все же мужик упрямо смотрел на свой поплавок, а Громов шел к машине, чтобы отправиться в Завидово.
А кто-то в этот момент пытался поставить недостижимый рекорд, выиграть заведомо проигрышную партию, победить смертельную болезнь. С одной стороны, упрямцы похожи на запрограммированных роботов, не способных смириться с обстоятельствами. С другой – там, где любой механизм просто сломается от сознания своего бессилия, такой человек сделает еще одну попытку, и еще, и еще. Что ж, тем, кто не умеет вовремя идти на попятную, остается только продолжать двигаться вперед.
Может быть, это был не самый мудрый принцип на свете. Но, какими бы ни были принципы, выработанные Громовым за годы жизни, он предпочитал им следовать. Это был единственный известный ему способ оставаться самим собой.
Когда хлипкие доски мостика перестали пружинить под ногами и Громов начал взбираться по откосу вверх, до его ушей донесся звук, который не мог обмануть того, кому выражение «боевые действия» известно не понаслышке. Где-то совсем рядом раздавалось тарахтение вертолета. Через минуту Громов увидел его, идущего над поселком на бреющем полете.
Удалившись, вертолет ненадолго завис на фоне грязно-серых облаков, опустил металлическое рыло к земле, словно принюхиваясь к взятому следу, а затем резко накренился и исчез за косогором, чтобы развернуться там и совершить рейд в обратном направлении.
«Вертушка» явно не имела никакого отношения к гражданской авиации. На этот раз она пронеслась прямо над Громовым, и он отчетливо разглядел красную звезду на темно-зеленом корпусе. Когда плоское днище машины с хищно растопыренными лапами шасси оказались над его головой, кусты вокруг упруго пригнулись к земле, пережидая шквал ветра. Унесло в прибрежные заросли воробьиную стаю. Спугнутая механическим рокотом, тропинку пересекла блеющая козочка, волоча за собой веревку с вырванным из земли колышком. Где-то заливалась истеричным лаем собачонка.
Позволив полюбоваться своей грозной мощью всем желающим, огромная стрекоза опять исчезла из виду, а потом стих и шум ее мотора. Но Громов чувствовал, что это ненадолго. И он не верил в случайное появление вертолета над дачными угодьями. Это был «Ми» – не прозаическая «восьмерка» и даже не «двадцать четверка», а самая что ни на есть двадцать девятая модель, маневренная, оснащенная по последнему слову техники, шестилопастная. Такой машиной Громову управлять не доводилось, хотя на «двадцатьчетверке» он как-то даже совершил вынужденный боевой вылет.