Волки
Шрифт:
– А это, тот лисёнок? Всё нянчишься с этой бестией? Ты его, когда будешь уже отпускать? Этак он скоро и кур начнёт у соседей таскать.
– Ну, во-первых, я его не держу. Во-вторых, какие куры! Он же калека. А в-третьих, куда он с покалеченной ногой в лесу? Медведи сразу задерут. Ты по делу или как? Пошли в дом, – говорил он, выпуская лисёнка в загончик.
– Так, это… Я по делу и так, – многозначительно похлопал себя по карману дед Василий.
– Твоего лисёнка скорее волки загрызут, чем медведь.
– Ты, дед, когда последний раз
– Перебили их охотнички, всех перебили.
– Так уж и всех? – спрашивал дед, усаживаясь на табуретку, хитренько улыбаясь и разливая самогон по рюмочкам. – Тут меня попросили передать тебе из охотнадзора.
– Что там ещё?
– Так, это… Вот, – вытащил из кармана Василий.
Ворон Гаврюша, который жил у Кузьмича очень давно, слетел с дверцы шифоньера на стол. Он, стал важно прохаживаться по столу, косясь на деда: Гаврила обожал рвать бумажки, если те попадали в поле его видения.
– Да не показывай ты ему! – крикнул на деда Кузьмич.
Дед Василий, быстро спрятал конверт за спину, глядя на ворона. Кузьмич забрал конверт, отвернулся, чтобы Гаврюша не видел, развернул и прочитал:
«В целях повышения эффективности работы по регулированию численности волка постановлением правительства утверждён порядок выплаты вознаграждения за добытых волков из расчёта семь тысяч рублей за одну особь».
Он ещё раз перечитал.
– Да где же они видели эту «особь»!? Какие семь тысяч? Какую численность они собираются регулировать! – кричал Кузьмич.
Ворон, услышав, что его хозяин занервничал, взлетел обратно на своё место – дверцу шифоньера, и оттуда наблюдал за конвертом, который перемещался то туда, то сюда по столу, ожидая, что когда всё закончится, он сможет вдоволь насладиться этой бумажкой.
– Ты чего взбеленился? – удивился дед.
– Я чего? Я ничего! Это они «чего»! Где они тут видели волков? Их давно всех перестреляли! Если и есть, то единицы.
– А-а, вот видишь, всё-таки есть, – ехидненько ухмыляясь, не унимался дед Василий.
– Слушай, дед, ты всё не можешь забыть им свою Сильву! Да и не знаешь ты наверняка, загрызли волки твою собаку, или она просто пропала или замёрзла где-то.
– Это я не знаю?! Да я её три дня искал! Да и не та это собака, чтобы взять и пропасть.
– Ладно-ладно, не кипятись. Уже пять лет прошло, а ты всё её вспоминаешь.
– Такой собаки, как Сильва, у меня никогда не будет! Да и щенки у неё тогда были. Должна она была, хоть полуживой, но приползти.
Дед вытер скудную слезу, накатившуюся из прошлого.
– Успокойся, дед, ты уже расплатился за неё, и не раз. Сколько волков на тебе? А волчат? Помнишь, тогда из логова приволок? Как их ты только нашел? А, помнишь, сколько тебе за них отвалили?
– Не помню уже.
– Зато я помню. Давай наливай. Ты, почитай, тогда дней пять бухал.
– Ты мои деньги не считай, – огрызался дед, наливая по стаканам самогон.
– Я и не считаю. Так, к слову пришлось. Ты закусывай, закусывай,
– А помнишь, – не унимался дед, – Петьку-дурочка они загрызли.
– Ну, вспомнил! Это когда было? Почитай лет пятнадцать прошло. Если бы Петька был нормальным на голову, он не попёрся бы один в лес. А так одно слово – Петька-дурачок. После этого случая сразу волкам приговор прислали: «Перестрелять всех до одного». Вот ты мне одно ответь, дед, почему не призывают перестрелять бойцовских собак, свиней, крыс? Количество жертв, которых не меньше, чем волчьих.
– А автомобили?
– Что автомобили?
– Под их колёсами, сколько гибнет людей? Вот если автомобили взяли бы и «перестреляли»?
– Ну, ты хватанул.
– Автомобили склепать новые, не проблема. А вот волка, как и другое животное, на заводе не «склепаешь».
– Ну, здесь ты прав.
– Вот я и говорю, не волков надо уничтожать, а браконьеров. Вот где они у меня! – сделал характерный жест рукой Кузьмич и налил еще по рюмочке, выпил и вдруг рассмеялся.
– Ты чего, Кузьмич?
– Понимаешь!.. Я!.. Я должен, охранять вот этот весь заказник!.. Понимаешь, дед, я, один, весь заказник!.. А чем? То есть на чём? Вот на этом «уазике»? Пойдём! Пойдём, дед, я тебе его покажу, – говорил Кузьмич хорошо уже подвыпившему деду Василию, сам пребывая почти в таком же состоянии.
– Я чё, не видел твой «уазик»!?
– Ты знаешь, какого он выпуска?
– Нет, не знаю.
– Он 1986 года, понимаешь?
– Понимаю, – говорил дед, разглядывая пустой стакан.
– Что ты понимаешь? У меня он только 8 лет. А остальные? А остальные где он был?
– Где? – при этом у него было озабоченное выражение лица.
– В эксплуатации охотничьего управления – вот где, – почти шепотом сказал Кузьмич.
– Да ты что-о-о? – глаза у деда округлились, как будто он узнал великую тайну всех времён и народов. Дед икнул и налил только себе.
– Так ты можешь представить, что от него осталось? А? Пошли, я тебе всё-таки покажу.
– Не, не пойду.
– Пошли, если ты меня уважаешь…
– Уважаю, но не пойду, – при этом его глазки часто заморгали. – Я лучше пойду домой.
Он попытался встать, но притяжение табуретки оказалось сильнее. Ещё раз, посмотрев на Кузьмича, дед уронил голову на стол, пробурчав что-то невнятное. Кузьмич посмотрел на него, затем на Гаврюшу, погрозив ему пальцем, положил постановление в карман, конверт великодушно оставил на столе для него, вздохнул, встал, накинул телогрейку на плечи и вышел на крыльцо. Был уже вечер. Он вдохнул морозный воздух полной грудью. Там, далеко-далеко, виднелся лес, покрытый снегом, в котором, кипела жизнь со своими страстями. Из-за приоткрытой двери вышел кот Бакс, запрыгнул на перила и сел рядом, громко замурлыкав. Он погладил кота. Кузьмичу много хотелось ещё сказать деду Василию, вернее пожаловаться. Как говорится, накипело!