"Волкодав". Компиляция. Книги 1-6
Шрифт:
Костёр бушевал. Жаркие языки взвивались с весёлым и яростным рёвом, раздвигая ночной мрак, вынуждая недобрую гостью отступать всё дальше прочь.
Так продолжалось до самого рассвета, и хворост у ног жрицы не оскудевал. Когда же небо на востоке уверенно зарумянилось, старушка обернулась к девочке и сказала:
– Спи, дитятко. Всё хорошо.
Почему-то Оленюшка сразу поверила ей. Она потрогала пёсий нос: тот был
Ей казалось, она закрыла глаза всего на мгновение. Но когда она проснулась, солнце уже поднялось над лесными вершинами. А на поляне не было видно ни души. Ни жрицы, ни пса. И никаких следов ночного костра. Только корзинка по-прежнему стояла на своём месте. Девочка села, встревоженно озираясь, и обнаружила, что сжимает в кулаке нечто твёрдое, успевшее впечататься в руку. Она раскрыла ладонь. Это была маленькая серебряная лунница на тонком, но очень прочном волосяном шнурке.
Девочка поднялась на ноги и заметила совсем рядом с собой начало тропинки, уводившей куда-то сквозь густые кусты. На тропинке лежало бурое орлиное перо. Девочка задумчиво подобрала перо, подняла корзинку и пошла вперёд. Она всё искала глазами следы пса и сама не заметила, как вышла к знакомой берёзе. На вершине опять сидел и невозмутимо чистил клюв большущий орёл. Она могла бы поклясться – тот самый. Завидев Оленюшку, беркут выпрямился, бесстрастно разглядывая человеческое дитя.
Девочка запрокинула голову и с обидой обратилась к нему:
– Что ж ты, батюшка орёл…
Могучая птица промолчала. Девочка шмыгнула носом, захотела смахнуть подступившие слёзы и…
Вокруг стояли берёзы. Берёзы, родные ей до последней отметинки на белых стволах. А за ними видать было луг и за лугом – дом. И девочка со всех ног припустила в ту сторону, даже не помня о родительском гневе, что должен был неминуемо постигнуть её. Гнев родительский – правый, его ли бояться! Гроза летняя, после которой с удвоенной силой лезут из земли зелёные стебли…
К её удивлению, мать встретила дочку так, словно та вернулась точнёхонько в срок. И хлебная закваска в горшочке не засохла, была живая, дышала силой. Тогда девочка посмотрела на резную календарную доску, что висела под изваяниями в Божьем углу, и увидела, что зарубок на ней не прибавилось. Она вернулась домой в тот же день, когда уходила. Словно вовсе не было ночи, проведённой в чужом чёрном лесу.
Она устроила орлиное перо в божнице, за ликом Бога Грозы. А светлую лунницу вовсе никому не стала показывать. Это, конечно, было нехорошо. Её всегда учили, что подобные вещи должны принадлежать всему роду. Вернее, старшим сёстрам на выданье. Но лунница – она это чувствовала – принадлежала только ей, ей одной.
Волкодав приподнял веки и увидел над собой каменный потолок, а на его фоне – остренькую чёрную мордочку, два чутких уха и пару светящихся глаз. Мыш заглянул ему в лицо, тихо, ласково заворковал и стал тереться о шею. Венн прислушался к себе и не почувствовал боли. То есть совсем ничего, кроме потрясающей лёгкости. И приятного прикосновения меха к голому телу. Даже свет был тусклым, сумеречным и не резал глаза. Волкодав был заботливо укрыт тёплым меховым одеялом и лежал на широкой лавке в комнате большого дома. По всей видимости, здесь имелось окно, и его открыли ради свежести воздуха: он слышал, как снаружи шуршал дождь и журчала вода, стекавшая по каменным плитам.
– Ишь, ластится, – донёсся голос Аптахара. Было похоже, сегван лежал в этой же комнате, только на другой лавке. Венн понял, что Аптахар говорил о Мыше, и хотел повернуть голову, но раздумал, вовремя вспомнив, чем это кончилось для него в прошлый раз. А сегванский старшина продолжал: – Хорошо, кунс, что ты не отдал его Лучезару. Эх, видел бы ты его в деле!..
По полу неторопливо прошелестели кожаные подошвы сапог.
– Могу себе представить, – ровным голосом ответил Винитар. – Я же был у моста. Видел, что натворил твой венн.
– Мой!.. – захохотал Аптахар, но тут же болезненно охнул: знать, неловко сдвинул обрубок руки. – Да, – сказал он, отдышавшись. – Чтобы венн был моим!.. А, Винитар?
Тот усмехнулся:
– И чтобы тыходил под началом у венна, старый друг.
Старый друг, отметил про себя Волкодав. Вот как.
– Сначала он ходил у меня под началом, – сказал Аптахар. – Весной, когда Фитела нанял его в Большом Погосте. Купец сначала не хотел его брать, беспортошного. Как же он накостылял нам обоим, и мне, и Авдике…
– Надо быть очень хорошим бойцом, чтобы одолеть тебя, Аптахар, – проговорил кунс. – Надо будет поближе познакомиться с твоим венном, если он оживёт.
– Много нового узнаешь, – снова засмеялся старшина. – За тебя, кунс, не поручусь, но я бы с ним не связывался один на один!
Волкодав опять услышал шаги: Винитар прошёлся по комнате, постоял у раскрытого окна и вновь подсел к Аптахару.
– Иногда, – всё тем же ровным голосом проговорил он, – мне кажется, что мой отец был бы жив, если бы ты был по-прежнему с ним.
Потолок закружился над Волкодавом и начал медленно падать. А может, это небо падало наземь. Венн закрыл глаза.
Аптахару явно не хотелось говорить о том, что, по-видимому, стояло между ним и отцом молодого кунса.
– Я не мог остаться! – сказал он, помявшись. – Прости, Винитар, но моя честь и так пострадала. Ты не поверишь, но никто в войске не знает, что я у твоего батьки шесть лет пиво пил. Мне было стыдно рассказывать! Потому что тогда пришлось бы говорить и о том, чем всё кончилось!