Волна вероятности
Шрифт:
– Еще как получается, – улыбается Лийс. – Не представляешь, как я дома своей стойкостью хвастался! Пока пил и плакал, всех друзей обзвонил.
Артур в одиночестве сидит в «Крепости», которую сам же почти час назад и открыл. Ему не то чтобы грустно, скорее, странно. К пустому бару он не привык. Обычно хоть кто-нибудь да заходит в «Крепость» сразу же после открытия, не обязательно выпить – просто побыть. Узнать, как дела, попросить чашку чаю, забиться в дальнее кресло с книжкой или, наоборот, сесть поближе и поговорить. А сегодня в «Крепости» нет даже Даны. Формально
Артур берет телефон, но номер не набирает, он хочет, чтобы Дана позвонила сама. Сидит с телефоном и представляет совершенно счастливую (не получается), всем довольную (не получается); ладно, просто спокойную (получается), сильную (получается), веселую (почти получается) Дану, у которой все в полном порядке. Как минимум звери здоровы, дома ничего не сломалось, сама не простыла, даже не болит голова. Думает: «Ты задержалась по какой-то смешной пустяковой причине. Вот позвони и скажи».
Наконец телефон начинает хохотать страшным басом, такой у него звонок. Артур сам его установил и обычно берет трубку не сразу, ему нравится слушать демонический смех. Но сейчас ему не до смеха. Это Дана! Как он и хотел.
– Не понимаю, как быть, – говорит ему Дана. – Звери штурмуют свою переноску. Просятся на работу. А куда им из дома в такой мороз. Мне и самой выходить не особенно хочется. В «Крепость» – да, а на улицу – нет. Что-то я, знаешь, устала от холода. И вообще от всего. Вчера по дороге домой девчонку на Швенто Стяпано видела. Испортила мне настроение. В маске, очки запотели, каблуки скользили по грязному льду, ковыляла по проезжей части вслепую и даже не плакала, выла в голос; ее счастье, что в это время там практически нет машин. Весь человеческий мир сейчас вот так же ковыляет вслепую и воет. Осточертело это видеть и слышать. Никакого просвета. Какая-то совершенно невыносимая в этом году зима.
– Да забей ты на человеческий мир, – отвечает Артур. – Он отдельно, а мы отдельно. Хочет выть, пускай воет, кто ж ему запретит. Давай пакуй зверей в переноску, раз просятся, и вызывай такси. Если машина будет ждать вас под самым подъездом, никто не успеет замерзнуть. Включая тебя.
– Такси? А и правда же. Удивительно, что я сама не подумала. Даже не вспомнила, что в мире бывают такси. Из-за сраного карантина, наверное. Уже привыкла, что в городе ничего не работает, только продуктовые магазины и мы.
– Так и я бы не вспомнил, если бы не ездил за одеждой для Юратиного приятеля. Оказалось, все нормально у нас с такси. Я вас жду! – заключает Артур, сует телефон в карман и начинает резать хлеб на горячие бутерброды. Заодно достает из холодильника блюдечко с мясом для кота и куницы, чтобы согрелось до комнатной температуры. Скоро приедут, ура!
– Как же я вас люблю, – вслух говорит Артур всем троим, коту Нахренспляжу, кунице Артемию и Дане (особенно Дане, в первую очередь – ей).
Вот вроде бы взрослый чувак, почти старый, он вообще уже умер и каким-то ему самому непонятным способом сбежал от смерти обратно к живым, а признаваться в любви по-прежнему решается только на расстоянии, когда его точно-точно никто не услышит. Хотя, по идее, невелик же секрет.
«Ну все-таки я человек, а не ангел, – насмешливо думает Пятрас, которого теперь называют
Первым делом Дана открывает переноску, звери вылетают оттуда стрелой, то есть двумя стрелами они вылетают, но в одном направлении, Артур – вот их цель. Куница Артемий с разбега запрыгивает ему на плечо и устраивается там поудобней, а Раусфомштранд просто бодает голень своей полосатой башкой.
Дана убирает переноску за стойку, чтобы не загораживала проход, подходит к Артуру и крепко его обнимает. От нее такого обращения не то чтобы совсем не дождешься, но сердце Артура все равно каждый раз замирает, как будто случилось великое чудо. Ну, собственно, оно и случилось! Чудо не перестает быть чудом от того, что случается почти каждый день.
«Спасибо тебе, дорогой, – думает Дана. – Без тебя я бы уже давно далась йобу. Такая зима тяжелая. Бесконечная. Невыносимая. Как будто все вокруг умерли, а мы почему-то живем».
– Мы еще как живем! – вслух отвечает ей Ар… нет, ей отвечает Пятрас, какой из него сейчас, к чертям собачьим, Артур.
В этот момент (чтобы не затягивать лирическую паузу, мы за этим строго следим) дверь «Крепости» открывается. На пороге стоят Юрате и дубленка Артура, в глубинах которой скрывается темный, слишком тощий для этой громадины Лийс.
– Ух! – выдыхает Дана. – Вот теперь все стало совсем отлично. Причем как будто так и было всегда.
– То-то же! – победительно восклицает Юрате, доставая из бездонных карманов дубленки бутылки какого-то неизвестного, но даже на вид потрясающего вина. – Есть и было отлично. А будет – вообще зашибись. Сегодня мы почти именинники. Провернули смешную аферу. Не расскажу, хоть стреляйте! Зато всех заставлю кутить.
– Стрелять не будем, – улыбается Дана. – Не настолько у нас тут ковбойский салун.
– Артемий очень хочет с тобой познакомиться, – говорит Артур Лийсу. – Подойди к нам поближе, чтобы он на тебя перепрыгнул. Нет, дубленку пока не снимай! Артемий у нас деликатный чувак, а все же куница. Когти, зубы, то-се.
– Куница, – зачарованно повторяет Лийс. – Куница это же хищник?
– Еще какой хищник! – хором подтверждают Дана с Артуром.
– И кот тоже хищник, – добавляет Артур уже соло и берет на руки Раусфомштранда, не то чтобы оробевшего перед гостем, но явно огорошенного запахом Эль-Ютоканской музейной пыли на его башмаках.
– Про котов я знаю, – кивает Лийс. – А куницу вижу впервые в жизни. Все-таки удивительно, что хищники соглашаются жить вместе с людьми!
– С такими людьми даже я согласилась бы, – говорит Юрате. – Собственно, уже согласилась. Живу.
Дальше будут короткие эпизоды, разрозненные фрагменты динамического живописного полотна «Вечеринка в подпольном баре с Эль-Ютоканским искусствоведом». Потому что когда все приходят, уходят и возвращаются, выпивают, жуют, обнимаются, смеются, гладят и кормят зверей, спорят, какую поставить музыку, говорят одновременно как минимум на трех языках, размахивая руками и перебивая друг друга, невозможно рассказывать все по порядку (которого нет).