Вольное царство. Государь всея Руси
Шрифт:
Это было краткое письмо государя московского, писанное по-русски. Увидев это, все послы сняли шапки, а Иван Фрязин громко и торжественно прочел письмо государя по-итальянски:
– «Великому Сиксту, первосвятителю римскому Иоанн Великий, князь Белой Руси, кланяется и просит верить его послам».
Краткость и сжатость содержания и некоторая холодность в обращении как будто обидели его святейшество, привыкшего не только к церковному фимиаму, но и к фимиаму лести и заискиванию больших и малых католических государей. Но дальнейшее выступление самого Ивана Фрязина, говорившего от имени московского царя, привело папу в отличное настроение.
– Царь Белой Руси, – начал посол, вдохновенно
Закусив удила и увлекаемый своим красноречием, Иван Фрязин, восхваляя до небес папу Сикста, говорил и о готовности царя Ивана послать войско против турок, и о том, что царь, радостно принимая из рук его святейшества в супруги царевну Зою, тем самым подтверждает искренность своих намерений бороться с врагами веры христианской.
Статс-секретарь по иностранным делам, сложив снова в ларец грамоту государя московского, шепнул кардиналу, заведующему финансами папы:
– По числу слуг я вижу, что нашему преосвященству хотя и придется заплатить кое-что этому болтливому проходимцу, но все же казна папы будет в большой прибыли…
В это время, заканчивая свои славословия и лживые заверения якобы от государя московского, Иван Фрязин, повернувшись к слугам, державшим подарки, торжественно простер руку и воскликнул:
– Вот дары государя моего для его святейшества!
Когда слуги послов московских стали подносить подарки папе, кардиналы, придворные и даже послы Венеции, Милана, Флоренции и герцога Феррарского окружили его престол, жадно осматривая каждую вещь.
Первой была развернута шуба на соболях с собольим же воротником и опушкой на широких рукавах, считавшихся короткими, ибо они доходили только до кистей рук, а не спускались пустыми чехлами до самого пола. Крыта шуба была дорогой золотой парчой дивного узора и блеска.
Когда слуги растянули шубу, взявшись за полы, парча заиграла переливами золотых узоров, как вспышками граненых самоцветов.
– La bellezza! [44] – воскликнул Сикст, любуясь дивной парчой, но русские слуги, зная, что главное достоинство шубы в мехе, медленно перевернули ее.
Перед зрителями открылся мех удивительной красоты, подобранный с большим искусством, густой и пышный. Он был так высок и нежен, что невольно хотелось погрузить в него руку, ласкать и гладить его.
44
Красота!
Сквозь блестящую, местами серебристо-седую ость, [45] приковывая взоры, проглядывал пышный дымчато-бурый подшерсток с синеватым отсветом. При каждом движении меха по нему пробегали волны разных тусклых оттенков.
– Это чудесно! – заговорили кругом. – Это чудесно.
Его святейшество долго любовался молча, потом вздохнул и молвил:
– E propriamente magnifico! [46]
Такое же почти впечатление произвели и соболиные шкурки, и даже куньи, которые были много лучше самых лучших варяжских шкурок. Резные чарки, чаши и достаканы из золота с эмалью и драгоценными каменьями вызывали всеобщий восторг и красотой работы и своей ценностью.
45
Ость – длинные блестящие волосы соболиной и всякой другой пушнины.
46
Это действительно
Папа сам брал многие вещи в руки и, тщательно разглядывая их, с удовлетворением бормотал вполголоса:
– Come sono contento! [47]
Последним поднесен был ему в подарок простой серебряный ларец, украшенный чернью. [48] На крышке этого ларца, будто тонким пером, были начертаны лесистые горы, небо в облаках, а с гор стремительно несся бурный поток; около потока стояла убогая избушка, а возле нее сидел на пне старик-отшельник и плел лапоть из лыка. По боковым стенкам ларца были узоры из листьев и сучьев.
47
Как я доволен!
48
Чернь – финифть, эмаль черного цвета; вплавляется в поверхность серебряных пластинок.
Увидев этот ларец, папа слегка вздрогнул и нетерпеливо выхватил его из протянутых к нему рук русского слуги.
– E un ver capolavoro! [49] – воскликнул он, разглядывая рисунок.
Папа был поражен искусством неизвестного ему художника. Наконец он с живостью обернулся к Ивану Фрязину и спросил:
– Русское ли это творение и где на Руси таким искусством занимаются?
– Так, ваше святейшество, – кланяясь, ответил царский посол, – работают серебряники на Руси во многих местах, но наиславен своею чернью Ростов Великий, откуда и это творение…
49
Это поистине образцовое произведение!
– Кто же этот великий художник? – воскликнул папа.
– В народе на Руси многие так творят, ваше святейшество, – ответил с улыбкой Фрязин, – но по невежеству своему художники имени своего нигде не обозначают…
– Великий художник, – презрительно взглянув на Фрязина, сказал папа, – не может быть невеждой…
Все рассматривали ларец, без конца его восхваляя.
– Да, да! – радостно соглашался папа и, передавая ларец своему камерарию, заключил: – Поставьте его мне на письменный стол.
После того как слуги разложили подарки перед папским престолом, а послы русские встали в том же самом порядке, как стояли ранее, папа благословил их и произнес ответную речь на обращение к нему посла московского, сказав так:
– Хвалю сына моего духовного Иоанна, царя Белой Руси, и благословляю за то, что он, как добрый христианин, не отвергает Флорентийской унии и не принимает митрополитов от цареградских патриархов, избираемых и утверждаемых турками. Хвалю и благословляю за то, что хочет государь сей сочетаться браком с христианкой, воспитанной в столице апостольской, и за то, что изъявляет он приверженность к первосвятителю римскому, к главе вселенской церкви. – Окинув взглядом разложенные возле своего престола московские подарки, он добавил: – Благодарю московского государя за драгоценные его дары, которые положил он у святого престола римского. Эта дружба наша с могучей Москвой весьма важна для христианских государств всего мира. Она необходима особливо теперь, когда мы готовимся к крестовому походу на турок в союзе со славными государствами Неаполем и Венецией, примеру которых, мы надеемся, последуют и другие итальянские государи.