Волны огня
Шрифт:
Мужчины продолжали спорить, а вернее, один продолжал атаковать, в то время как другой пытался парировать удары. И пока Шани слушала, ей показалось, что отец заплакал, и тогда на ее глазах тоже выступили слезы, он очень страдал. Он часто сидел один, предаваясь воспоминаниям, а Шани покорно сидела рядом и слушала его, хоть и понимала, что говорит он больше для себя, чем для нее.
— Я полюбил ее с первого взгляда, как только увидел. Она была прекрасна, так прекрасна! И не только внешне — нет, твоя мать была самым добрым и чудесным существом, которое встречалось мне в этой жизни. — О самой
Шани не отвечала. Ей самой казалось, что любовь с первого взгляда — явление достаточно редкое. Еще большей редкостью ей казалось то, чтобы любовь эта в одинаковой степени и одновременно захватывала обоих. Какой же смысл в подобной любви, если мужчина влюбляется с первого взгляда, а женщина не может ответить ему тем же?
— Я пока не стремлюсь замуж, — отвечала она отцу с нежной улыбкой. — Моя карьера только начинается.
— Да, я знаю, и избранная тобою профессия мне очень по душе, но не вздумай целиком и полностью посвящать себя ей, принося в жертву собственное счастье и личную жизнь.
— По крайней мере, сейчас я настроена посвятить профессии медсестры многие годы. А замужество в мои ближайшие планы не входит.
Отец сначала хмурился, а затем добродушно улыбался и говорил, что, когда появится тот единственный мужчина, которого ей суждено полюбить, она все равно окажется беззащитна перед зовом сердца.
Шани вернулась к реальности, услышав, что голоса в комнате стихли, и поняв, что грек направляется к двери. Она кинулась обратно в сад, намереваясь вернуться за столик незамеченной, однако у выхода она буквально налетела на мрачного пришельца в тот момент, когда он, закрыв за собой дверь, уже повернулся, чтобы уйти.
— О! — выдохнула Шани. Он успел подхватить ее, чтобы удержать от падения, и теперь его руки больно сжимали ее предплечья. — Простите…
Она тяжело дышала, и, когда подняла голову, чтобы взглянуть ему в лицо, ее дыхание обдало его теплой и чистой волной. Ее сочные губы походили на лепестки роз, а испуганные глаза напоминали полуденное небо Востока. С высоты своего огромного роста он глядел на нее как бы оценивая, но взгляд его, казалось, стал мягче, выражая удивление, а может, даже потрясение.
— Вы, наверное, Шани?
— Да, — произнесла она, удивляясь, что он не отпускает ее. — Да, я Шани.
— Шани… — он будто пробовал ее имя на вкус, обогащая его легким акцентом. — Какая прелесть. — Что именно он имел в виду, ее самое или только имя, она так никогда и не узнала.
Лицо гостя снова потемнело, когда ее отец подал голос из ближайшей комнаты:
— Андреас, ради бога, есть какой-либо способ заставить тебя одуматься? Выпивка! Шани подтвердит, что я капли в рот не брал до смерти жены, и каким потрясением было для меня… — он запнулся, выйдя к ним и увидев, что все внимание грека поглощено его дочерью, которую он так и продолжал держать за предплечья. — Шани, что ты делаешь?
Ей пришлось сделать небольшое усилие, чтобы высвободиться из ослабивших захват рук.
— Я нечаянно столкнулась с мистером Мэноу.
Оставив ее объяснение без комментариев, отец снова переключился на Андреаса, умоляя его сменить гнев на милость:
— Ты ведь тоже человек, не так ли? Как ты не можешь…
— Человек… — Андреас, не отрываясь, смотрел в лицо Шани, будто все остальное вдруг прекратило для него существовать, и, когда, скорее для себя, чем с целью ответа, он пробормотал: — Да, я тоже человек… — голос его прозвучал как-то странно и задумчиво.
Не поняв смысла этого невразумительного замечания, Шани решила поддержать отца.
— Простите, я слышала очень мало из того, о чем вы говорили, но уверяю вас, папа говорит чистую правду, — подтвердила она, чувствуя при этом, как горят ее щеки. — Он совсем не пил еще год назад, до маминой смерти. — Она все еще очень близко стояла к Андреасу и сама не подозревала, как прекрасна она была, глядя на него глазами, полными детской мольбы. — Прошу вас, не выдавайте его, мистер Мэноу. Он больше не будет пить, обещаю вам, что не будет.
— Я клянусь! — пылко заверил доктор Ривс. — Только дай мне шанс, прошу тебя. Ты ведь не выдашь меня? Я просто не могу поверить в это.
Андреас все еще был поглощен возникшим перед ним чудным видением, не обращая внимания на растущее замешательство Шани, а она с удивлением заметила, что взгляд его действительно смягчился. Неужели он, и правда, был способен уничтожить ее отца? Скорее, заключила она впоследствии, он намеревался запугать его. А когда они оба уже готовы были облегченно вздохнуть с чувством глубокой признательности, он ответил:
— Вы только что спросили, что вы можете сделать, чтобы разубедить меня, Ривс. Так вот, вы можете отдать мне вашу дочь.
Где-то в конце сада защебетала птица, и это было единственным звуком, пока все трое стояли и смотрели друг на друга. Тучи над домом сгустились, закрыв солнце плотной завесой. Шани взглянула вверх — не иначе как дурной знак свыше.
— Мне кажется, я не совсем тебя понимаю… — наконец произнес доктор, судорожно облизнув бледные пересохшие губы.
— Я согласен взять вашу дочь, — пояснил грек ровным, прохладным голосом. — Ничего необычного я в этом не усматриваю.
— Андреас, — проговорил доктор после напряженной и невообразимо долгой паузы. — Возможно, в твоей стране и принято выбирать себе девушку, а затем «соглашаться» на нее, но сейчас ты не в Греции.
— Однако я — грек, — ответил Андреас, одарив доктора милой улыбкой. — И жизнь свою строю по тем обычаям, к которым привык. Если я заберу Шани, то дам тебе слово, что буду заботиться о ней и… уважать ее.
Старик изумленно покачал головой, не в состоянии поверить в серьезность предложения грека. Сквозь волну охватившего ее замешательства в голове Шани возникло слабое сомнение относительно последних произнесенных Андреасом слов. То колебание, с которым он произнес «уважать ее», вызывало у нее ряд вопросов, о которых она, впрочем, тут же забыла, поскольку ответы на них интересовали ее не больше, чем все прочее, сказанное им.