Вольные повести и рассказы
Шрифт:
– Люб, возьми от меня котёнка! Это кошечка. Такая же чистая и добрая, как моя мама… – сказала дочь пчелы – пчёлка, и у меня возникло ощущение, что по обеим бровям моим поползли эти пчёлы, по всей вероятности, ласкающие их своим опасным брюшком, вооружённым жалящим аппаратом… Мне хотелось стряхнуть их с лица рукой, – такое сильное впечатление производили они своими совершенными фигурами, совершенно не для меня предрасположенными судьбой. И ещё этот котёнок. У нас своих стая… И потом, кошки полезны свои, а чужие – всегда плохая примета, сглаз или приворот. Но делать нечего. Я помнил, что дарёному коню, то бишь, коту, тьфу, кошечке в зубы не смотрят. Я отдал котёнка Лепане. Надо идти на поводу нежеланного человека,
– Мы же договорились! – сказал я ей строго.
– Ну и что? Любящий человек праздника не испортит. Мы постоим в сторонке, – развеяла она тучу.
– М-да! Любовь пуще неволи! Признаться, я не ожидал такого приятного сюрприза… Спасибо вам за хлеб-соль! Милости просим на праздник! Будьте на равных…
Однако мне надо было вести нашу самодеятельную пьесу. Ко мне подходила ещё одна девушка без всякого сопровождения. И никто, кроме отца, не знал, кто такая. Он мне сам прошептал: «Надя из Коноваловки. Чувашка. Учится в ломоносовском университете, четвёртый курс, дай Бог памяти… филосохиня… Говорили, что она приболела…»
– Здравствуйте! – сказала Надя. – Я приехала по приглашению Родима Любинича. Здравствуйте, Родим Любинич! А вы его сын – Любан Родимич? Какой вы импозантный! Я не хотела, чтобы меня сопровождали, и сказалась больной. Извините, пожалуйста! А вас с праздником, Любан Родимич! Хлеб вам да соль! – говорила красивая гостья, сколько учтиво, столько смущённо.
Надя была прямая, как нить, белокурая и решительная. Я заметил, что под свободным покроем жакета и платья всё, что женское, есть, но она не показывает. У неё не было лишь изумительного спинного прогиба Любы, но такого прогиба не было и у других, кроме наших сестер. А ножки не скроешь, ножки у Нади уж так хороши. Она как раз ими-то и решительно двигала, приближаясь ко мне. Что тут скажешь? Природа и обстоятельства сокрывают прекрасное. Но красоту замаскировать трудно. Красоту замаскировать нельзя. Красота, так или иначе, каким-нибудь боком вылезет, себя обнаружит глазом, губками, походкою. Красоту не загородишь. Городьба падает перед красой. Красота тяготится сокрытием и сама себя показать хочет, ибо её назначение – удивлять, восхищать, очаровывать, влюблять в себя. Так стало с девушкой Надей.
– Здравствуй, красавица! Наслышаны о тебе… Чувашка из провинции в МГУ! Это редкость. Ну, философиня, доложи нам, что такое категорический императив Иммануила Канта! – снял я красавицу с высокого неба на низкую землю.
– Ты серьёзно?! – опешила Надя, заодно переходя со мною на «ты».
– Не всегда же шутить… – скромно я подтвердил. Она засмеялась. Смех был хороший, такой как бы сонный. И голос девичий, будто спросонья, родной… И поправила белокурую прядь. У нас таких зовут «белокуриха». Она выходила из шока…
– Хорошо. Говоря не дословно, Кант требует поступать так нравственно, чтобы и другие поступали также. А к людям относиться как к цели, а не только как к средству… – Впервые в Покровке прозвучали сакраментальные мысли великого философа.
– Умница. А теперь приложи этот повелительный императив к нашей ситуации и поясни, что к чему! – доставал я чувашку. Мне это было надо.
– Сфинкс задавал один вопрос, а ты два… – остроумно съязвила девушка.
– Сфинкс не учился в университетах, а мы с тобой их заканчиваем. Ты да я – два университета, встретились, беседуем…
– Ах, беседуем… Ну, хорошо. Ситуация такова, что вы действуете не по Канту, а по Языцам…
– Откуда знаешь Языцы? – приятно было видеть ягодку с одного огорода, её сразу видно.
– Это уже из третьего университета… – являла девушка ум. Я засмеялся.
– Продолжать?… – смеялась и Надя.
– Да, да. Надёжа, продолжай! Я правильно тебя называю? – Ещё одна, стесняющаяся своего имени.
– Ты смекалистый, в паспорте так… Ну вот. У вас цели и средства совмещены обычаем смотрин невест. Вы поступаете нравственно применительно к своей цели, а мы, здесь собравшиеся фотомодели, для вас не более, чем средства. В свою очередь, мы явились не по принуждению, а по замыслу уже своей цели – теперь уже вы для нас средство, и мы квиты. Таким образом, цели и средства меняются местами и совпадают. И я не вижу здесь ничего безнравственного. Следовательно, во второй части своего императива Кант недостаточно диалектичен… Языцы круче… Я слышала твоё «ха-ха», мы можем сказать это вместе.
– Ха-ха-хаа… Ха-ха-хаа… – Уж не знаю, что понимали люди вокруг нас, но и они смеялись. – Круче – это как? Хуже, лучше, уже, шире, поясни.
– Я думаю, Кант не выдумал императив, он дал сжатую суть всей народной мудрости. Языцы шире, как ты говоришь, они развёртывают эту мудрость, хотя сами предельно кратки. Но, вычленив только суть, мы увидим, что это одно и то же. Однако императив – концентрат, а Языцы – поэма языческого мировидения. Я права?
– Ещё как! Но неприлично критиковать классика, не возмещая его слабое место. Как бы мы с тобой блеснули по этому пункту? Давай обобщим хорошую мысль. Я начну, а ты за мной… Я говорю: «Цели и средства столь же различны, сколько различны их основания»… Продолжай!
– Тогда я скажу так: «Цели и средства могут меняться местами и совпадать, если их основанием служат общие интересы». Как?
– Ха-ха! Замечательно. Кант позавидовал бы… Теперь не от Сфинкса, а от себя лично, ты намерена победить?
– Не уверена, тебя надо сначала влюбить, а потом победить. К сожалению, у меня не было времени для любви, я ещё никого не любила… Но база данных у меня, кажется, есть… Ты не заметил? Ха-ха-а…
– Похвально, Надёжа! Надёженька! Всё я заметил. Не скрывай больше своей очаровательной фигуры и не стесняйся своего имени. Предрассудки слабее нас. Спасибо за беседу. И другим было полезно послушать. Вот тебе коробка конфет. Желаю тебе победы!.. Милости прошу, празднуй!
Чем ни невеста? Кому-то составит счастье.
Следующую невесту вели два мужика (один был в роли телохранителя, шёл сзади) и женщина. Они вели такое создание, какое можно создать из одной нежности. Нежный взгляд, нежный нос, нежные губы (даже когда не улыбаются), нежный стан в русском платье (из-под которого вышагивали нежной походкой добротные полные ноги) и, я бы сказал, неясная русская коса, не уступающая толщиной косам наших сестер и Любавы с Полюбой. Отчего же такая выразительность? Может быть, всё от талии? Мне представилась буковка «X» – хороша! – и пункт перекрестия в ней. Почти такая была талия девушки при изящной верхней и нижней частей её тела. Талия девушки уместилась бы в обручальное кольцо, и я мало преувеличиваю. Мне зашептали: «Дед сзади – друг нашего деда. А мать с отцом ведут Ясеню прекрасную из рода Ясениных из села Ясеневка. Закончила школу. Семнадцать лет…»
Вот её подвели, и она оказалась не низенькой, а почти высокой. На ней пуховая белая накидушка, вязаная, возможно, самим созданием.
– Хлеб да соль тебе, князь известный! С праздником тебя новосельем! Все уши мне тобой прожужжали, думаю, дай-ка, увижу сама молодца. Посмотри и меня, Любень Родимич, может, понравлюсь, да и сгожусь… Сам-то ты дюже гожий! Пригожий! По терему и хозяин… – Такая речь прошибла во мне слезу. Ну, атя, ну, атя! Каких прелестниц нашёл.
– Здравствуй, Ясенька из славного рода Ясеневых из села Ясеневка! Давно тебя поджидаю. Тоже наслышан о твоей неясной красе, тоже хотелось увидеть. Да вижу, мала ты. Надо тебе учиться, рано о семье думать в семнадцать лет… – всё я сказал от души.