Володька — партизанский сын
Шрифт:
Пленники во все глаза глядели на вахмистра. Они узнали Тараса Горбачёва, старшину третьей сотни.
— В брата своего пошёл, в Луку, — гневно выдохнул Пелипенко.
— Дядя Охрим, да как же так можно? — вырвалось горестно у Володьки, и слёзы, до этого сдерживаемые огромным усилием детской воли» брызнули на верёвки Пелипенко.
— Июда! — выкрикнул Пелипенко.
Горбачёв, не обращая внимания
— Давай справа по одному!
По сочной луговине один за другим мчались всадники.
Старик, опустив винтовку, восхищённо из-под густых бровей наблюдал любезную его сердцу картину. Карьером впереди всех летел бравый войсковой старшина в красной черкеске. Солнце скатывалось за пологие осыпи плато. Последние лучи вспыхивали на серебряном погоне офицера. Из-под копыт летели ошмётки влажной земли. Блеснуло лезвие шашки, и блеск этот по-разному отсветился в зрачках смертников и старика. Володька зажмурился, Пелипенко вскинулся на повозке, чтобы гордо принять смерть, как полагается красному бойцу-кочубеевцу.
Вот войсковой старшина перегнулся, шашка замкнула свистящий искристый круг, и… голова старика палача покатилась по траве. Удар такого рода — предмет восхищения и зависти
каждого именитого рубаки. Ватага торжествующе заревела и на полном скаку окружила обоз. Всадник в красной черкеске круто завернул. Над Володькой захрапел жеребец, поводя налитыми кровью глазами.
— Што тут такое? — весело спросил всадник.
— Батько! — крикнули почти одновременно Пелипенко и Володька, сразу узнав голос своего командира.
— Эге, — протянул Кочубей, — детки мои в пелёнках, под хорошим доглядом… Ишь как вас позакручивали! Мабуть, батько подскочил вовремя. Кажить спасибо своему цыбулястому дружку.
Кочубей подморгнул пастуху Степану, подъехавшему на разномастной вислозадой кобыле. Степан сиял, хотя был потен и грязен. Кочубей отёр рукавом шашку, всунул в ножны, спрыгнул. Выхватил кинжал, ловко разрезал на пленниках верёвки. Помог подняться и сойти с повозки. Когда они стали на землю, он поглядел одному и другому в глаза, поддерживая их за плечи своими вытянутыми сильными руками. Вскинул шапку на затылок и трижды поцеловал в запекшиеся губы.
— Говорить после, — нарочито грубоватым тоном произнёс он. — Ахмет! Хлопцам коней! Враз в сёдлах очухаются. Да не этих кляч, — презрительно бросил он, указав на трофейных теперь лошадей обезоруженных конвоиров, — а дать им моих заводных: Ханжу да Урагана. «Вахмистр» Горбач, заворачивай обоз до нашего табора. Может, ещё раз кадета надурим: кони у нас тоже не куцые, а на плечах погоны.
VI
В пути Пелипенко подъехал к Кочубею, потянул рывком крест с шеи и тихо попросил:
— Батько, срежь этого куркульского бога: куркули [3] за своего принимают… Страм!
— Давно пора, Пелипенко, — похвалил Кочубей, перехватывая кинжалом плотный ремень, просоленный потом.
Похлопал взводного по широкой спине, засмеялся.
— Як ты там, в Крутогорке, придурялся: «Мимо раю проходю, дуже плачу и тужу…» Ах ты, Лазарь слепой!
— Да откуда ты всё знаешь? Вот вещун!
— Ха-ха-ха! — засмеялся Кочубей. — Вещун! Коли вещун, так то ваш новый дружок Стёпка, а я-то… так себе. Ни то ни сё.
3
Куркуль — кулак.
Володька беседовал с новым другом. Пастух точно ожил. Володька обещал ему подарить свой карабин и хороший дагестанский кинжал.
— Ты будешь теперь у нас в бригаде? Не правда ли? — говорил партизанский сын и ощущал на своей руке тёплую руку Степана.
Солнце закатилось, точно нырнуло за осыпи кряжа. Кочубей скомандовал:
— Рысью!
Отряд поскакал по каменистому руслу Волчьей балки, ведущей к степному хутору — Суркулям.