Вологодская полонянка
Шрифт:
— Весьма рад, что ты готова блюсти древние обычаи твоих предков. Сие делает тебе честь. Что держали тебя взаперти — прости. С ворогом — по-вражески, с другом — по-дружески. Надежду имею, помощницей сыну моему и брату Мохаммеду-Эмину будешь и преданнейшим другом. Он ведь про тебя все эти года помнил и покою мне не давал.
— Можешь не сомневаться, великий князь, — по-русски чисто ответила Таира и серьезно посмотрела Ивану Васильевичу в глаза. — Я крепко постараюсь.
— Да уж, царица, постарайся, — пробормотал Иван Васильевич. Лицо его было задумчиво. Впрочем, сие у государей державных планида такая — чело думами
11
В новой ханской мечети, что ставлена у оврага Тезицкого, народу — невпротык. Да и на майдане против мечети вплоть до башни дозорной, как сказывают урусы, яблоку упасть негде. А потому такое столпотворение да давка, что вот-вот начнется хан кютермэк — поднятие в ханы, зрелище для любопытствующих и празднолюбцев самое что ни на есть заманчивое.
Мечеть новая, ханская, не как прежде, — из кирпича строена, ономнясь только краска на минаретах подсохла, что округ купола мечети пиками восьмигранными в небо глядят. Всего минаретов восемь, четыре из них высокие и на четыре стороны света строением своим указуют, а остальные четыре меж них — пониже, так что ежели на них сверху глянуть, так аккурат розу ветров и узришь. Сказывали сведущие, что мечеть сия строилась по старинным планам булгарским.
В самой мечети ковры стелены, а на них — кошма златотканая, а на ней сам Мохаммед-Эмин в одеянии ханском в молитве Всевышнему пребывает. Рядом — Кул-Мамет, Урак, новый арский улугбек Садыр и мурза Нарык тако же в молении ко Всевышнему находятся.
Наконец, завершена молитва. Карачи разом берутся за четыре конца кошмы и поднимают на ней Мохаммеда-Эмина. Мохаммед-Эмин видит красное от натуги лицо старого Урака. Затем на голову вновь избранного хана сыплются золотые монеты, и мечеть оглашается заздравными возгласами.
Многих лет новому хану!
Да продлит Аллах дыхание его!
На майдане ликует толпа, радостные крики которой явно становятся живее и искреннее, когда ханские повара выносят противни и чаны с дымящейся бараниной и жбаны с хмельным медовым шербетом. Открываются, скрежеща засовами и ослепляя дневным светом узников, кованые двери зинданов, — великий хан Мохаммед-Эмин прощает вас и объявляет вам волю!
Получают богатую милостыню нищие и убогие, — великий хан щедр и добр!
Специальным ханским фирманом [14] отменяются дополнительные поборы и налоги, введенные Мамуком и Абдул-Летифом — хан Мохаммед-Эмин мудр и думает о своем народе!
Сегодня и завтра — праздник! Рекою льется сладкий шербет. И уже стерся напрочь из народной памяти хан Мамук, забылось время Абдул-Летифа, занявшего ныне избяную светелку, в коей провела четырнадцать с лишком лет новая ханская жена, ханбике Таира. И казалось, что вот наконец и наступили столь долгожданные дни благоденствия державного, и будет так изо дня в день и по вся дни…
14
Указом.
Свадебный обряд Мохаммед-Эмин и Таира совершили летом.
Первая брачная ночь с Мохаммед-Эмином не принесла ей особых радостей. Поначалу, когда они легли, Таира принялась ласкать мужа, как тому ее научил Ильхам. Она запустила ладошку меж ног Мохаммеда-Эмина,
Таира, не отводя взора от мужниного естества, принялась поднимать и опускать на нем горячую кожицу. Ильхам последнее время любил, чтобы Таира смотрела на это, но то, что она видела теперь, было ей совершенно внове. В плоти Мохаммеда-Эмина чувствовалась сила; ее розовеющая в неясном свете масляных плошек головка, размером с небольшое яблоко, была похожа на воинский шлем, а вздувшаяся жила внизу под кожицей — на натянутую тетиву лука.
Она привычно стала убыстрять темп. Вот на головке ставшего как железо естества заблестела прозрачная капля, медленно скатилась к ее руке. Сок. Скоро брызнет семя, а потом муж отвернется к стене и заснет. А чуть позже заснет и она…
Мохаммед-Эмин с трудом перевел дух, затем отвел ее руки от своей плоти и отрицательно покачал головой.
— Что-то не так? — шепотом спросила Таира, стараясь прочитать в глазах Мохаммеда-Эмина его желания. — Прикажи, и я буду делать то, что ты хочешь.
Она терпеливо застыла, ожидая приказания мужа. Сердце ее билось быстрыми, нервными толчками.
Мохаммед-Эмин посмотрел в глаза жены. Угольки в его взоре, блестевшие до того в сумраке покоев, потухли. Плоть обмякла и упала, как подстреленный в бою воин.
— В постели между мужем и женой не должно быть приказаний, — тихо промолвил он. — Все делается само собой, бездумно, без уговоров и уж тем более без принуждения.
— Прости, я не занималась этим почти пятнадцать лет.
— Да нет, это ты меня прости, — обнял ее Мохаммед-Эмин и стал нежно целовать в губы, щеки и волосы. — Я слишком многого от тебя хочу в первую же ночь.
Она почувствовала, что его естество вновь напряглось, ткнулась в живот, а влажная головка уперлась прямо в пупок. Она погладила ее, как гладят щенят или котят, но дальше уже не знала, что ей делать.
Все сделал он. Сняв с нее рубашку, он впился губами в ее грудь и стал посасывать соски, сделавшиеся почти такими же твердыми, как его плоть. Ей было приятно и щекотно.
Продолжая целовать и ласкать грудь Таиры левой рукой, Мохаммед-Эмин нежно провел ладонью правой руки по глади ее живота. Просунул руку меж ног, и его палец проник в нее, затем второй.
Легкая волна истомы охватила Таиру. Она будто погрузилась с головой в теплую ласкающую волну. А потом он лег на нее, и она почувствовала, что его корень, этот восставший воин, медленно входит в нее, и ее вместилище постепенно принимает его всего: головку, мощный ствол до самого его основания. Она никогда бы не подумала, что все это может уместиться в ней и, более того, начнет двигаться и ей не будет от этого больно. Все же нарастающий темп движения в ней Мохаммеда-Эмина она приняла с опаской, прислушиваясь к нему и себе как бы со стороны. А потом он громко застонал и излился в нее частыми толчками.