Вологодский конвой
Шрифт:
И пока я, бросив все дела, бегал в поселок за таблетками - по выходным медчасть под замком, - умудрился и на собственное мероприятие опоздать. Этого добра у отрядников не огребешься. А контролировал замполит своих сотрудников добросовестно, и на планерке расправа не замедлила - через колено да пополам.
А в письме, которое я получил от отца Бориса Кондратьева, написанном слабыми, шатающимися буквами - следами человеческого горя, - была робкая просьба присмотреть по возможности за сыном, который вырос без матери, в общежитии, в детстве часто болел, а перед армией был так избит, что пришлось удалять
Соснин кивком подозвал хитровато щурившегося Серегу Шарова:
– Слушай, только вспомнил: ведь твой Нарком кентуется с Кондратом, так?
– Ну-у-у...
– тянул Серега.
– Баранки гну! Ты что Ванькой с Пресни прикидываешься? Или в самом деле ничего не понял? Раз Нарком с Кондратом кенты, а последний давно уже на рогах в шизняк доставлен, так что, еще не ясно?.. Значит, "норму-задание" твой воспитатель выдал сполна своему бугру. Теперь понятно?..
– Вот тебе и... "голубчики-душегубчики"!..
– На Серегиной потемневшей щеке обозначилась пунктирная ссадина после бритья.
– Теперь уже поздно копаться в колбасных обрезках - ничего не докажешь. За руку-то не пойман!.. Всех бы их к стенке - да очередями... из пустого-то валенка!..
Серега, вызвав по внутреннему телефону завхоза, закричал:
– Старшина, срочно разузнай, где сейчас Нарком. Ну Паньков, словом. Жду!
– И, кинув трубку, сцапал Соснина за рукав.
– Вот так вот, дружбан: когда зубов не стало, тогда и орехов принесли... Между прочим, Николай Александрович, завхоз у меня новый и со всей этой шоблой в контрах. А с Наркомом особо: тот как-то раз права стал качать, так завхоз ему налил промеж глаз, и Нарком летел - только что не курлыкал. А такое отдают на том свете угольками, ребятки-козлятки. Так что дело пахнет керосином... Долго ли нажраться да разборки учинить. На это они мастера первого класса.
Тем временем завхоз доложил Шарову, что Панькова нигде не нашли, как в воду канул. Дело понятное: ночь-то матка - все гладко.
– Конечно, будет он в отряде сиднем сидеть.
– Серега, застегнув шинель, передернул широкими плечами, взбадриваясь.
– Нашли мальчика-с-пальчик!..
И мы с ним, захватив Псарева, отправились навстречу судьбе, вручившей нам такой кислый лимон. Искать и найти на все готового Наркома.
Усиливался дувший все холоднее ветер, а где-то вверху, в темной густоте неба, знобко ощутимой сквозь редкие мелкие звезды, уже шумело что-то невидимое и сильное; ржаво скрипели на столбах раскачивающиеся фонари в железных рубашках, гоняя свой жидкий свет, и все чаще метались безжизненные полосы прожекторов, бесшумно бросаясь на молчаливые строения и отчего-то заставляя сжиматься сердце в невольной тревоге...
Между тем в отрядах, куда бы мы ни заходили, было относительно спокойно, и даже - на удивление - многие уже спали, а иные, собираясь на боковую, вечеряли, согнувшись в полутемных секциях за чаем и хлебом; в курилках наконец-то начал оседать дым, и воздух был такой тяжелый, что, хоть раз вдохнув его, нельзя было отделаться от спазматически щиплющего горло комка... И у нас уже была не о том речь, что виноватого надо сечь, а только о том, где же все-таки он, - шли мы теперь, не замечая холода, по третьему кругу - из края в край. Не обходили стороной и кутки. Но все было напрасно: поди-ка, на всяком углу наркомовские шестерки понаставлены - каждый шаг докладывают. А сам где-нибудь в тепле над нами посмеивается: дешево, мол, они не возьмут.
И когда только дошло, что у нас, как и у всех, всего лишь два глаза, да и те за носом, - мы, несолоно хлебавши, вернулись обратно.
Соснин и Паша, сидя порознь в разных комнатах, мирно носом окуней ловили. Дремали под жужжание счетчика. Соснин, всполоснув лицо, сообщил, что он тоже самолично заглядывал в Серегин отряд - на всякий случай. В целях профилактики. Был вместе с вызванным нарядом осужденных - из числа дежурных в новогоднюю ночь. От Наркома ни слуху ни духу: пропал, как с возу упал.
Паша, в шапке, свернутой на ухо, словно вспомнив о чем-то важном, выскочил проворно на улицу, но вскоре залетел обратно и гробовым голосом возвестил:
– Во втором отряде Нарком завхоза подколол!..
– Заткни рот рукавицей!
– побелел хозяин отряда Серега Шаров и спохватился: - Кто сказал?
– Да вышел я до ветру, а у ворот дневальный ко мне. Со шнырем из второго отряда. Кричат: у нас Нарком завхоза подрезал! Ну я их обратно прогнал, а сам сюда!..
– Паша испугался, точно он сам все это натворил. Стоит неподвижно, и один глаз его подергивало неудержимым тиком.
А через несколько минут мы уже всем составом ворвались в Серегин отряд. В фойе и коридоре оказалось пусто, только через стенку все еще бубнил телевизор: разрешение о просмотре новогодней программы выполнялось кем-то добросовестно.
А в кабинете Шарова на старшинском месте, опершись на руку и полуоткинувшись к стене, один-одинешенек сидел завхоз - молодой чернявый парень со стеклянными голубыми глазами навыкате. Левая рука выше локтя была перехвачена бинтом, лицо - белее мела. Но из одного угла рта в другой бегала папироска - завхоз, устало щурясь, курил, походя на утомленного работой мыслителя.
– Что случилось?
– подлетел к нему Шаров.
– Куда он тебя?
– С дураков взятки гладки...
– шевельнулся завхоз, недовольно покосившись на перевязанную руку.
– Да все нормально - вена не задета. Обошлось. Хотел опять пугнуть, сморчок. Мало ему того раза. Ничего нормалек. Отлежусь.
– Ну, я ему, уроду заштыренному, рога-то поотрываю!..
– зарычал Серега.
– Где он?
– Кажется, в секции... Отсыпается, - откашлялся завхоз, не ставший держаться на благородном расстоянии, потому что здесь кто помечает, тот и отвечает. Каждый за себя.
– Может, медчасть вызвать?
– с готовностью шевельнулся Соснин, с состраданием глядя на старшину.
– Давай позвоню, а?.. Живо придет...
– Нет.
– Завхоз был не из тех, кто с ходу весит головушку на праву сторонушку.
– Серьезно говорю: отлежусь - и делов-то. Пустяк, всего царапина. Так, заточкой задел...
– Смотри, - выходя из кабинета, согласился Шаров.
– Будь тогда в отряде. В самом деле, отдыхай. Замену подыщу.
В наркомовской секции, казалось, все спали. Кто-то даже посапывал. Тишь да гладь, Божья благодать.