Волонтеры Челкеля
Шрифт:
– Значит, это правда, – не выдержал Косухин, – насчет нечисти?..
На красном неподвижном лице Венцлава появилось нечто вроде усмешки.
– Вы с какого года в революционном движении, Степан Иванович? С шестнадцатого, кажется? И кем вас тогда называли жандармы?
– Знамо как, – приосанился Степа. – Бунтовщиками! И даже шпионами немецкими…
– Вот видите… Православная церковь, которая, как вам известно, все века помогала угнетать народ, называла своих врагов ничуть не лучше.
– Ну… это ясно… – задумался Степа. – Выходит, вся эта, извините, нечисть и вправду существует?
– Можно
– А, тогда понятно! – несколько успокоился Косухин. – Если с научной… Но кого я все-таки видел? Призрак или что?
– Пусть будет призрак, – пожал плечами Венцлав. – Я могу назвать это некробиотическим излучением. Подобные случаи известны уже сотни лет…
Венцлав не стал договаривать, покачал головой и замолк.
– А кто эта женщина? – не отставал Степа, в голове которого творился настоящий кавардак.
– Жена Арцеулова. Ее звали Ксения, – неохотно ответил Венцлав. – По-моему, вас что-то с ней связывало. Не пойму…
– Быть того не может! – возмутился Степа и, чуть помолчав, добавил: – А все одно – неправильно это как-то!
– Не раскисайте, красный командир! – Венцлав нахмурился и встал из-за стола. – Если революции понадобится – вы будете сотрудничать даже с упырями.
– Упырей не бывает, – усмехнулся Косухин, решив, что товарищ Венцлав все же шутит. Тот не отозвался и, кивнув Степе, вышел из кабинета. Они спустились вниз в тюремный двор, где собрались свободных от нарядов дружинники, разглядывая только что привезенные трупы расстрелянных Косухиным офицеров.
– Приведите этого… Ревяко, – распорядился Венцлав. Косухин козырнул и отправился в тюремный корпус.
Подполковнику Ревяко было совсем худо. Всю дорогу он умолял Степу не ставить его к стенке, обещая добровольно вступить в ряды РККА. Косухину было поначалу приятно видеть унижение матерого классового врага, но затем его начало тошнить. Забыв, что пленных бить не полагается, Степа двинул Ревяко в скулу, буркнув: «Хоть бы застрелился, мразь!» Это добило подполковника, и во двор он вышел в состоянии, близком к полному затмению. При виде погибших товарищей, сваленных прямо на снег, его затрясло.
– Не надо… – заныл он, решив, что приходит его последний час.
– Успокойтесь, – веско произнес товарищ Венцлав. – Где штабс-капитан Мережко?
– Сейчас, сейчас… – забормотал Ревяко, обходя закоченелые трупы. – Не извольте беспокоиться… Вот! Вот он, господа… простите… товарищи…
Венцлав быстро подошел и присел рядом с трупом, легко поводя рукой над мертвым лицом.
– Порядок, Степан Иванович, – мрачно усмехнулся он. – В полночь поговорим…
Косухин вспомнил генерала Ирмана, и ему стало не по себе.
– Товарищ Венцлав… – решился он. – А как вы… Ну, определили…
– Стрелял в сердце, – пожал плечами краснолицый. – Мозг цел…
Степа поглядел на мертвое лицо офицера, и ему стало совсем плохо. Штабс-капитан Мережко был красив и молод, его большие голубые глаза смотрели в вечность без страха.
– Отвоевался, – шевельнул губами Степа. – Хоть бы в висок выстрелил бы, что ли?
Тем временем товарищ Венцлав, отведя подполковника в сторону, о чем-то его оживленно расспрашивал. Косухин вздохнул и подошел поближе. К его удивлению, речь шла о каком-то перстне. Несколько успокоившись за свою шкуру, Ревяко подробно описывал двух черненых змеек, монограмму из непонятных букв и даже попытался что-то показать на пальцах. Венцлав слушал, не прерывая, наконец, он удовлетворенно кивнул:
– А теперь, будьте добры, о полковнике Лебедеве…
– Значит, так, господа, – Ревяко, похоже, уже вошел в азарт, и допрос начал доставлять ему какое-то извращенное удовольствие. – Кто-то сказал, что этого полковника ищут. И тогда штабс-капитан Мережко сообщил у Лебедева на самом деле другая фамилия. И будто бы он летчик. Затем капитан Арцеулов о чем-то беседовал с Мережко, и они ушли. Обратно Мережко вернулся один…
– Все рассказали? – спросил Венцлав, делая какие-то записи в блокноте.
– Все как есть! Честное слово дворянина! Как на духу!..
– Косухин! – Венцлав поднял глаза на Степу, и в его взгляде тот прочитал мрачную усмешку. – Вышибите этому слюнтяю мозги…
– Так точно!
Подполковник завопил, обещая отдать жизнь за власть рабочих и крестьян, но Степа не слушал. Он вдруг подумал, что лютый вражина Арцеулов, наверное, никогда бы не унизился до подобного.
Увидев лежавшие в снегу тела своих товарищей, подполковник рухнул на колени и завыл. Косухину сплюнул, взял упирающегося Ревяко за ворот и толкнул прямо на трупы. Тот упал, взвизгнул, попытался приподняться, но в ту же секунду Степа выстрелил прямо в перекошенное ужасом лицо.
Косухин наклонился на телом. Добивать не понадобилось – вопрос с подполковником был решен. И вдруг, совсем рядом с мертвым Ревяко, Степа увидел труп Мережко. Еще не очень соображая, что делает, Косухин наклонился и посмотрел в мертвые глаза погибшего офицера. Рука с револьвером сама собой дернулась, и Степа аккуратно, стараясь не промазать, всадил пулю в ровно подстриженный висок штабс-капитана.
– Вот так! – выдохнул он.
…Все остальное Степа уже решил. Он направился к товарищу Чудову и попросился на передовую. Пров Самсонович вначале было воспротивился, но Косухин тут же напомнил вождю иркутских большевиков о том, что нельзя оставлять дело обороны города в руках тайного двурушника и потенциального предателя Федоровича. Этот аргумент оказался неотразим. Пров Самсонович лично позвонил председателю Политцентра, заявив, что проверенный большевик Степан Косухин командируется в военный штаб Политцентра.
Мрачный Федорович вручил Степе две пачки японских папирос и отправил его на станцию Иннокентьевскую, где уже шла перестрелка между отрядами Политцентра и авангардом Каппеля.
– Сколько времени? – спросил Казим-бек. Арцеулов полез в карман за своим «Буре».
– Без двадцати десять.
– Скорее бы! Ждать и догонять – хуже нет…
– Напрасно волнуетесь, поручик, – пожал плечами Ростислав, – перед боем лучше всего отвлечься. Обычно мы играли в преферанс…
– Никаких преферансов! – решительно заявил, входя в комнату, профессор Семирадский. – Интеллигентные молодые люди не должны…